Решения и определения судов

Постановление ЕСПЧ от 24.04.2008 “Дело “Исмоилов и другие (Ismoilov and Others) против Российской Федерации“ (жалоба N 2947/06) По делу обжалуется угроза применения пыток или смертной казни в результате выдачи заявителей властям иностранного государства; незаконное содержание под стражей; возможность несправедливого осуждения по возвращении заявителей в страну, гражданами которой они являются; нарушение права на презумпцию невиновности. По делу допущено нарушение требований п. п. 1 и 4 ст. 5, п. 2 ст. 6 Конвенции о защите прав человека и основных свобод.

ЕВРОПЕЙСКИЙ СУД ПО ПРАВАМ ЧЕЛОВЕКА

ПЕРВАЯ СЕКЦИЯ

ДЕЛО “ИСМОИЛОВ И ДРУГИЕ (ISMOILOV AND OTHERS)

ПРОТИВ РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ“

(Жалоба N 2947/06)

ПОСТАНОВЛЕНИЕ

(Страсбург, 24 апреля 2008 года)

--------------------------------

<*> Перевод на русский язык Николаева Г.А.

Европейский Суд по правам человека (Первая Секция), заседая Палатой в составе:

Х. Розакиса, Председателя Палаты,

А. Ковлера,

Э. Штейнер,

Д. Шпильманна,

С.Э. Йебенса,

Дж. Малинверни,

Дж. Николау, судей,

а также при участии С. Нильсена, Секретаря Секции Суда,

заседая за закрытыми дверями 27 марта 2008 г.,

вынес в тот же день следующее Постановление:

Процедура

1. Дело было инициировано жалобой N 2947/06, поданной против Российской Федерации в Европейский Суд по правам человека (далее - Европейский Суд) в соответствии со статьей 34 Конвенции о защите прав человека и основных свобод (далее
- Конвенция) 12 гражданами Узбекистана: Илхомжоном Исмоиловым, Рустамом Наимовым, Иззатулло Мухаметсобировым, Абдуррауфом Мухамадсобировым, Сардорбеком Улюходжаевым, Оббосхоном Махмудовым, Умарали Алимовым, Кабулом Казимхужаевым, Хуршидом Хамзаевым, Искандербеком Усмановым, Шкрулло Сабировым и Махмудом Рустамходжаевым, а также гражданином Киргизии Мамиргоном Таштемировым (далее - заявители) 18 января 2006 г.

2. Интересы заявителей, которым была предоставлена бесплатная юридическая помощь <*> , были представлены в Европейском Суде И. Соколовой, адвокатом, практикующим в г. Иваново. Власти Российской Федерации были первоначально представлены бывшим Уполномоченным Российской Федерации при Европейском Суде по правам человека П.А. Лаптевым, а впоследствии Уполномоченным Российской Федерации при Европейском Суде по правам человека В.В. Милинчук.

--------------------------------

<*> Речь идет о выделении денежных средств со стороны Европейского Суда для оказания заявителю бесплатной юридической помощи в соответствии с главой X “Юридическая помощь“ Регламента Европейского Суда (прим. ред.).

3. 7 августа 2006 г. Председатель Палаты указал властям Российской Федерации, что заявители не подлежат выдаче властям Узбекистана до последующего уведомления Суда (правило 39 Регламента Европейского Суда). 12 декабря 2006 г. Европейский Суд принял решение оставить в силе предварительную меру и рассмотреть жалобу заявителей в приоритетном порядке (правило 41 Регламента Европейского Суда).

4. 12 декабря 2006 г. Европейский Суд объявил жалобу частично неприемлемой и решил уведомить власти Российской Федерации о жалобе заявителей, которые утверждали, что их выдача в Узбекистан подвергла бы их риску ненадлежащего обращения и несправедливого отправления правосудия, что их содержание под стражей в ожидании выдачи являлось незаконным, что отсутствовало эффективное судебное рассмотрение вопроса правомерности их содержания под стражей и что их право на презумпцию невиновности было нарушено. В соответствии с положением пункта 3 статьи 29 Конвенции
Европейский Суд решил рассмотреть жалобу по существу одновременно с рассмотрением вопроса о ее приемлемости.

5. Заявители и власти Российской Федерации представили свои письменные замечания. Также были получены замечания от неправительственных правозащитных организаций “Чьюман Райтс Вотч“ (Human Rights Watch) и Центра по консультации по личным правам в Европе (AIRE Centre), которым Председатель Палаты Европейского Суда предоставил разрешение представить письменные замечания по делу (пункт 2 статьи 36 Конвенции и пункт 2 правила 44 Регламента Европейского Суда).

6. Власти Российской Федерации возразили против совместного рассмотрения вопроса приемлемости жалобы и ее существа. Рассмотрев возражения властей Российской Федерации, Европейский Суд отклонил их.

Факты

I. Обстоятельства дела

A. Ситуация в Узбекистане: события в г. Андижане 13 мая 2005 г. и их последствия

7. Согласно сообщениям неправительственных правозащитных организаций “Международная Амнистия“ и “Хьюман Райтс Вотч“ с июня по август 2004 г. в г. Андижане (Узбекистан) были арестованы 23 бизнесмена. В сентябре 2004 г. 20 человек из числа их работников были задержаны в г. Ташкенте, другая группа из 13 бизнесменов - арестована в г. Андижане в феврале 2005 г. Всем указанным лицам было предъявлено обвинение в причастности к организации “Акрамия“, члены которой обвинялись в совершении преступлений и предавались суду.

8. Власти Узбекистана утверждали, что “Акрамия“ являлась религиозной экстремистской группировкой. Они утверждали, что в своих документах лидер группировки Акрам Юлдашев призывал к созданию исламского государства в Узбекистане и к свержению легитимно избранных представителей государственной власти. Власти Узбекистана также утверждали, что “Акрамия“ являлась ответвлением “Хизб-ут-Тахрир“, которая относилась к террористическим организациям, действующим в Узбекистане. Акрам Юлдашев, напротив, всегда настаивал на том, что он не имеет интереса к политике.
Он утверждал, что никогда не призывал к свержению властей или к созданию исламского государства. Его работы не затрагивали вопросы политики, а скорее касались общих вопросов морали. Вокруг него сформировался круг последователей, которые старались придерживаться его взглядов на ислам в своей жизни. Сторонники Акрама Юлдашева возражали, что не существовало такой организованной группировки, как “Акрамия“. Название “Акрамия“ было произведено от имени Акрама Юлдашева узбекским судом в 1999 г. Более того, Акрам Юлдашев и его сторонники отрицали какую-либо связь с “Хизб-ут-Тахриром“.

9. Вынесение приговора в отношении 23 бизнесменов ожидалось 11 мая 2005 г., однако оно было отложено. Группа сторонников, собравшихся перед зданием суда для выражения протеста по поводу невиновности бизнесменов и требования справедливости, была арестована 11 и 12 мая 2005 г.

10. Ранним утром 13 мая 2005 г. вооруженные лица совершили нападение на ряд военных казарм и правительственных зданий в г. Андижане, убив и ранив нескольких охранников и захватив оружие и военный транспорт. Они вторглись на территорию городской тюрьмы, откуда освободили бизнесменов и сотни заключенных под стражу и осужденных, а позже заняли здание местного органа власти на главной площади и взяли нескольких заложников.

11. В то же время тысячи невооруженных мирных граждан собрались на главной площади, где многие высказывали требования восстановить справедливость и покончить с нищетой. После полудня службы безопасности окружили демонстрантов и начали без разбора стрелять по толпе. Демонстранты пытались спастись бегством. По свидетельским показаниям, сотни людей, включая женщин и детей, были убиты. Власти Узбекистана отрицают свою ответственность за смерти, обвиняя в них исламские “экстремистские“ организации, такие как “Акрамия“ и “Хизб-ут-Тахрир“, которые стремились к свержению
власти и созданию исламского государства в Узбекистане.

12. Сотни людей, подозреваемых в причастности к событиям 13 мая, были задержаны, и им были предъявлены обвинения. Лицам предъявлялись обвинения в “терроризме“ и умышленном убийстве с отягчающими обстоятельствами - преступления, ответственность за совершение которых предусматривает исключительную меру наказания - а также в покушении на свержение конституционного строя и в организации массовых беспорядков. По крайней мере 230 человек были осуждены и приговорены к тюремному заключению на срок от 12 до 22 лет за предполагаемое участие в волнениях. Все судебные разбирательства, кроме одного, были закрыты для общественности. Родственникам обвиняемых и международным наблюдателям было отказано в доступе в здание суда. Наблюдатели от Организации по безопасности и сотрудничеству в Европе (ОБСЕ) и неправительственной правозащитной организации “Хьюман Райтс Вотч“, которые присутствовали на единственном открытом слушании с сентября по ноябрь 2005 г., пришли к единому выводу, что суд был далек от соблюдения международных стандартов правосудия. Они отметили, что все обвиняемые признавали себя виновными в “терроризме“ и просили прощения, а некоторые просили приговорить себя к смертной казни. Их признания, которые были получены в период досудебного содержания под стражей без права переписки и сообщения, полностью воспроизводили формулировку предъявленного обвинения. Наблюдатели выразили обеспокоенность тем, что обвиняемые могли подвергаться пыткам и что их признания могли быть получены под принуждением. Приглашенные адвокаты не допускались ни в места содержания под стражей, ни в зал суда; им оказывались препятствия в осуществлении защиты своих клиентов. Обвиняемые были представлены адвокатом, назначенным государством, который не оказал действенной защиты обвиняемым. Не было проведено перекрестного допроса обвиняемых или свидетелей, и противоречия в
свидетельских показаниях не были устранены. Никаких свидетелей со стороны защиты не было вызвано для дачи свидетельских показаний. Следствие не представило заключений каких-либо судебной, баллистической или медицинской экспертиз, а также не представило вещественных доказательств и не привлекло свидетелей-экспертов. Все обвиняемые были признаны виновными, преимущественно на основании их признаний, и приговорены к тюремному заключению на сроки от 14 до 20 лет (см. доклад неправительственной правозащитной организации “Хьюман Райтс Вотч“ от 12 мая 2006 г. “Андижанская массовая резня: прошел год, справедливость не восстановлена“; а также совместный доклад ОБСЕ/БДИПЧ от 21 апреля 2006 г. “Обзор судебной практики Узбекистана - сентябрь/октябрь 2005 года“).

B. Предыстория заявителей и их приезд в Российскую Федерацию

13. Все заявители утверждали, что являлись мусульманами. Они отрицали свою причастность к каким-либо политическим или религиозным организациям.

14. В 2000 году А. Мухамадсобиров был арестован в Узбекистане Службой национальной безопасности Республики Узбекистан (далее - СНБ). Он утверждал, что сотрудники СНБ неоднократно избивали его, угрожали изнасиловать его жену и требовали от него признания в планировании свержения власти в Узбекистане. Впоследствии он был осужден за распространение исламистских листовок. В период содержания под стражей А. Мухамадсобиров неоднократно подвергался избиению со стороны надзирателей и пыткам электрическим током. Если он молился, его помещали в штрафной изолятор. Еда была скудной, и заключенные голодали. Он был освобожден в 2003 году. Сотрудники СНБ периодически угрожали ему повторным арестом и фабрикацией в отношении него новых обвинений. Он уехал в Российскую Федерацию 19 февраля 2004 г.

15. Его брат И. Мухаметсобиров переехал в Российскую Федерацию в 2000 году. С тех пор он проживал в Российской Федерации.

16. К.
Казимхужаев и М. Рустамходжаев проживали в Российской Федерации с 2001 года.

17. И. Усманов, Р. Наимов, О. Махмудов и У. Алимов являлись партнерами негосударственных организаций, расположенных в городах Ташкент и Андижан. И. Исмоилов, С. Улужоджаев и Ш. Сабиров были работниками этих компаний. Осенью 2004 г. налоговые органы и СНБ Узбекистана инициировали расследование налоговых дел компаний. Заявителей неоднократно допрашивали о деятельности компании и о предполагаемом участии их самих и их родственников в деятельности “Акрами“. Сотрудники СНБ угрожали арестовать С. Улужоджаева и Ш. Сабирова. В январе 2005 г. деловые партнеры И. Усманова, О. Махмудова и У. Алимова были арестованы.

18. Р. Наимов был арестован сотрудниками СНБ в сентябре 2004 г., после чего содержался под стражей в течение 15 дней. Он утверждал, что подвергался многочисленным избиениям, допрашивался о своей предпринимательской деятельности и предполагаемом членстве в “Акрами“. После освобождения он несколько раз вызывался для дачи показаний в СНБ, где сотрудники СНБ высказывали угрозы в адрес его самого и его семьи.

19. И. Усманов, Р. Наимов, О. Махмудов, У. Алимов, И. Исмоилов, С. Улужоджаев и Ш. Сабиров, опасаясь уголовного преследования, в период с января по март 2005 г. уехали из Узбекистана в Россию.

20. Х. Хамзаев являлся собственником компании, расположенной в г. Коканде (Узбекистан). Он никогда не был в г. Андижане. 23 апреля 2005 г. он отправился в деловую поездку в Российскую Федерацию.

21. До 2003 года М. Таштемиров проживал в Киргизии. В 2003 году он переехал в Турцию. Он никогда не был в Узбекистане. В июне 2005 г. он направился в деловую поездку в Российскую Федерацию.

22. 13 мая 2005
г. все заявители, кроме М. Таштемирова и К. Казимхуджаева, находились в Российской Федерации. М. Таштемиров находился в Турции, а К. Казимхуджаев - в г. Андижане. Тем не менее он отрицал какую-либо причастность к Андижанским событиям.

23. После майских событий двое братьев И. Исмоилова были арестованы. Их судьба неизвестна.

C. Арест заявителей и запрос об их выдаче в Узбекистан

24. 2 февраля 2005 г. прокуратура г. Ташкента предъявила Р. Наимову обвинение в участии в “Акрамии“ и в организации преступного заговора, связанного с посягательством на конституционный строй Узбекистана, в участии в незаконной организации и во владении и распространении подрывной литературы (пункт 4 статьи 159, пункт 1 статьи 242, пункт 3 статьи 244-1 и пункт 1 статьи 244-2 Уголовного кодекса Узбекистана). 25 мая 2005 г. в соответствии с постановлением прокуратуры г. Ташкента заявитель был помещен под стражу.

25. 17, 18 и 19 июня 2005 г. прокуратурой Узбекистана было предъявлено обвинение остальным заявителям в участии в экстремистских организациях, таких как “Акрамия“, “Хизб-ут-Тахрир“ и Исламское движение Туркестана, финансирующих террористическую деятельность, связанную с попыткой свержения конституционного строя Узбекистана, убийством при отягчающих обстоятельствах и организацией массовых беспорядков 13 мая 2005 г. в г. Андижане (уголовно наказуемые деяния в соответствии с подпунктами “а“, “г“, “и“ и “м“ пункта 2 статьи 97, подпунктами “а“ и “б“ пункта 3 статьи 155, подпунктом “б“ пункта 3 статьи 159, пунктом 2 статьи 242 и статьей 244 Уголовного кодекса Узбекистана). Некоторым заявителям были также предъявлены обвинения в причастности к диверсии, незаконном хранении огнестрельного оружия и в распространении материалов, имеющих целью подорвать общественную безопасность и общественный порядок, в
заговоре с другими при использовании финансирования религиозных организаций (статья 161, пункт 3 статьи 244-1, статья 244-2 и пункт 3 статьи 247 Уголовного кодекса Узбекистана). В те же дни прокуратура г. Ташкента и прокуратура г. Андижана постановили поместить заявителей под стражу.

26. В соответствующий период убийство при отягчающих обстоятельствах (пункт 2 статьи 97 Уголовного кодекса Узбекистана) и терроризм (пункт 3 статьи 155 Уголовного кодекса Узбекистана) в Узбекистане являлись преступлениями, совершение которых влекло за собой смертную казнь. Между тем с 1 января 2008 г. смертная казнь в Узбекистане была отменена и заменена на пожизненное заключение. Остальные преступления наказываются лишением свободы на срок от 5 до 20 лет.

27. Заявители утверждали, что 18 июня 2005 г. они были задержаны в г. Иваново. Им не были сообщены основания задержания. 20 июня 2005 г. они были допрошены сотрудниками СНБ Узбекистана, которые избивали их и угрожали пытками в Узбекистане. Заявителям сообщили, что их принудят к признанию в совершении различных преступлений и приговорят к длительным срокам лишения свободы или смертной казни.

28. Документы, предоставленные различными органами государственной власти, содержат непоследовательные ссылки на даты и основания задержания заявителей. Так, 6 декабря 2005 г. начальник Октябрьского районного отдела внутренних дел утверждал, что И. Исмоилов, И. Усманов и М. Таштемиров были задержаны 19 июня 2005 г. и в отношении них было возбуждено производство об административных правонарушениях в связи с публичным высказыванием непристойных выражений и отказом от представления документов, удостоверяющих личность. Из милицейского протокола от 20 июня 2005 г. следовало, что заявители были задержаны в тот день, поскольку они находились в розыске органов внутренних
дел Узбекистана. Тем не менее в письме от 16 января 2006 г. Управление внутренних дел по Ивановской области утверждало, что все заявители были задержаны 19 июня 2005 г.

29. 20 июня 2005 г. отдел внутренних дел г. Иваново уведомил орган внутренних дела г. Ташкента о задержании заявителей. В тот же день прокуратура г. Ташкента направила в прокуратуру г. Иваново запрос об оставлении заявителей под стражей в ожидании выдачи.

30. В июле 2005 г. Генеральная прокуратура Российской Федерации получила запросы о выдаче заявителей от генерального прокурора Узбекистана. Прокуратура Узбекистана заверила власти Российской Федерации, что без их согласия заявители не будут выданы третьему государству, что заявители не будут подвергаться уголовному преследованию или наказанию за совершение какого-либо преступления до выдачи, не указанного в запросе о выдаче. Прокуратура Узбекистана также утверждала, что после отбытия наказания заявители смогут покинуть Узбекистан.

31. 21 июля 2005 г. первый заместитель генерального прокурора Узбекистана предоставил дополнительные гарантии. Он утверждал, что заявители не будут подвергнуты смертной казни, пыткам, насилию или иным формам бесчеловечного или унижающего достоинство обращения или наказания. Их права на защиту будут соблюдены, и им будет обеспечена правовая помощь адвоката. Он также заверил, что власти Узбекистана не имели намерения преследовать заявителей по политическим мотивам, по расовому признаку, этническому происхождению или религиозным либо политическим убеждениям. Они намеревались привлечь заявителей к уголовной ответственности за совершение особо тяжких преступлений.

32. Прокуратурой г. Иваново была проведена проверка, в результате которой было установлено, что никто из заявителей, кроме К. Казимхужаева, не выезжал за пределы Российской Федерации в мае 2005 года. К. Казимхужаев находился в г. Андижане с 10 до 25 мая 2005 года. М. Таштемиров прибыл в Российскую Федерацию из Турции в июне 2005 г. Никто из заявителей не осуществлял денежных переводов в Узбекистан в 2005 году.

D. Жалоба на незаконное заключение под стражу

33. 14 июля 2005 г. адвокат заявителей обжаловал в Советский и Фрунзенский районные суды г. Иваново их содержание под стражей как незаконное. Она утверждала, что заявителям не были вручены копии постановлений о заключении под стражу. 15 июля 2005 г. (решения датированы 15 мая 2005 г., но, по всей видимости, это опечатка) Советский и Фрунзенский районные суды г. Иваново вернули жалобы без рассмотрения, поскольку адвокат не указала, какие действия или бездействие должностных лиц она желала обжаловать, что не позволяло определить, входило ли рассмотрение данных жалоб в территориальную подсудность судов.

34. Заявители не обжаловали это решение.

E. Постановление о заключении под стражу

35. Отдельными постановлениями от 20, 25, 27, 28 и 29 июля 2005 г. Советский, Октябрьский, Фрунзенский и Ленинский районные суды г. Иваново избрали в отношении заявителей меру пресечения в виде заключения под стражу для обеспечения их выдачи в соответствии со статьями 108 и 466 Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации (см. ниже, § 85 и 87 настоящего Постановления). Они ссылались на тяжесть предъявленных обвинений, а также на риск того, что заявители могли скрыться от правосудия, продолжить заниматься преступной деятельностью либо воспрепятствовать расследованию дела. Было также отмечено, что заявители скрылись из Узбекистана в Российскую Федерацию. Суды постановили, что было невозможно применить меру пресечения, не связанную с лишением свободы, и что исключительно заключение под стражу могло обеспечить их выдачу и “исполнение любого приговора, который мог быть вынесен“. Суды не определили никакого срока содержания под стражей.

36. 9 или 11 августа 2005 г. судебная коллегия по уголовным делам Ивановского областного суда, рассмотрев постановления в качестве суда кассационной инстанции, оставила их без изменения.

F. Ходатайства об освобождении из-под стражи

37. 20 июня 2006 г. адвокат заявителей обратилась к начальнику учреждения, где заявители содержались под стражей, с ходатайством об освобождении их из-под стражи. В частности, она утверждала, что статья 109 Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации устанавливает, что максимальный срок содержания под стражей не может составлять более 12 месяцев (см. ниже, § 85 настоящего Постановления). Дальнейшее продление срока содержания под стражей допускается лишь в исключительных случаях. Поскольку срок содержания под стражей не был продлен непосредственно после истечения двенадцатимесячного периода 20 июня 2006 г., дальнейшее содержание заявителей под стражей являлось незаконным.

38. 21 июня 2006 г. начальник учреждения, где заявители содержались под стражей, ответил, что статья 109 Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации неприменима к случаям содержания под стражей для обеспечения возможной выдачи лица, и отказал в удовлетворении ходатайства об освобождении заявителей из-под стражи.

39. Адвокат обжаловала данный отказ в судебном порядке в соответствии со статьями 254 и 258 Гражданского процессуального кодекса Российской Федерации (см. ниже, § 89 настоящего Постановления). 26 и 28 июня 2006 г. Октябрьский районный суд г. Иваново вернул жалобу без рассмотрения, утверждая, что она должна была рассматриваться в порядке уголовного, а не гражданского судопроизводства. 31 июля, 7, 21 и 23 августа 2006 г. судебная коллегия по гражданским делам Ивановского областного суда оставила эти решения без изменения в результате рассмотрения их в кассационном порядке.

40. 30 июня 2006 г. адвокат заявителей обратилась с ходатайством об освобождении заявителей из-под стражи к прокурорам Советского, Октябрьского, Фрунзенского и Ленинского районов. 3 и 10 июля 2006 г. прокуроры оставили ее ходатайства без удовлетворения. Они указали, что нормы законодательства Российской Федерации не предусматривали ни предельного срока содержания под стражей для обеспечения возможной выдачи, ни процедуры продления срока такого содержания под стражей.

41. В июле 2005 г. адвокат направила ходатайства об освобождении заявителей из-под стражи в Советский, Октябрьский, Фрунзенский и Ленинский районные суды г. Иваново. Она повторила доводы, содержавшиеся в ее жалобе от 20 июня 2006 г., и отметила, что начальник учреждения, где заявители содержатся под стражей, и прокуроры действовали незаконно, отказывая в освобождении заявителей.

42. 1 августа 2006 г. Советский районный суд г. Иваново отказал в рассмотрении ходатайства об освобождении. Он постановил, прежде всего, что оно не могло быть рассмотрено в порядке уголовного судопроизводства, поскольку в Российской Федерации в отношении заявителей не осуществлялось уголовное преследование. Далее он указал, что нормы законодательства Российской Федерации не устанавливали предельного срока содержания под стражей до решения вопроса о выдаче лица, и добавил:

“Российское право по сути запрещает недопустимо чрезмерное, неограниченное и неконтролируемое содержание под стражей.

Содержание (заявителей) под стражей нельзя назвать недопустимо чрезмерным, неограниченным или неконтролируемым, поскольку оно не превысило предельного срока, установленного статьей 109 Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации.

(Заявители) содержались под стражей до принятия Генеральной прокуратурой Российской Федерации решения об (их) выдаче в Узбекистан. Эти решения были приняты лишь (27, 31 июля или 1 августа 2006 г.).

Более того, срок содержания (заявителей) под стражей был продлен в результате подачи (ими) ходатайств о предоставлении статуса беженцев в Управление Федеральной миграционной службы по Ивановской области и обжалования (ими) решений Управления Федеральной миграционной службы по Ивановской области в судебном порядке. Таким образом, срок содержания под стражей не являлся чрезмерным“.

43. 24 августа 2006 г. судебная коллегия по уголовным делам Ивановского областного суда оставила это решение без изменения в результате рассмотрения его в кассационном порядке. Она подтвердила доводы районного суда и отметила, что жалобы подлежали рассмотрению в порядке гражданского судопроизводства.

44. 26 июля, 7 и 8 сентября 2006 г. Фрунзенский районный суд г. Иваново вернул жалобы М. Рустамходжаева и К. Казимхужаева без рассмотрения, поскольку они не подлежали рассмотрению в порядке уголовного судопроизводства. Он также отметил, что статья 109 Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации не применялась к случаям содержания лица под стражей для обеспечения его возможной выдачи. 17 октября 2006 г. судебная коллегия по уголовным делам Ивановского областного суда оставила решения суда первой инстанции без изменения в результате рассмотрения их в кассационном порядке.

45. Жалобы М. Таштемирова были отклонены решениями Октябрьского районного суда от 28 июля и 4 сентября 2006 г., в которых указывалось, что нормы национального права не устанавливали предельного срока содержания под стражей для обеспечения возможной выдачи лица и что отсутствовало основание для изменения избранной меры пресечения. 22 августа и 28 сентября 2006 г. Ивановский областной суд оставил эти решения без изменения после рассмотрения их в кассационном порядке.

46. У. Алимов оспорил отказ в освобождении из-под стражи со ссылкой на статью 125 Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации (см. ниже, § 86 настоящего Постановления). 18 сентября 2006 г. Ленинский районный суд г. Иваново оставил его жалобы без рассмотрения. Суд отметил, что подобные жалобы должны направляться в суд, юрисдикция которого распространяется на то место, где проводилось предварительное расследование по уголовному делу. Поскольку в отношении У. Алимова на территории Российской Федерации не осуществлялось уголовное преследование, его ходатайство об освобождении из-под стражи не могло рассматриваться в рамках производства по уголовному делу на территории Российской Федерации. Суд указал, что ходатайство об освобождении должно рассматриваться в рамках гражданского судопроизводства. 17 октября 2006 г. судебная коллегия по уголовным делам Ивановского областного суда отменила данное определение как незаконное. 7 ноября 2006 г. Ленинский районный суд г. Иваново оставил жалобу без рассмотрения по тем же основаниям. 5 декабря 2006 г. судебная коллегия по уголовным делам Ивановского областного суда оставила указанное определение без изменений после рассмотрения его в порядке кассации.

47. Заявители повторно обжаловали отказ в освобождении их из-под стражи в рамках гражданского судопроизводства. Отдельными решениями от 22 января 2007 г. Октябрьский районный суд г. Иваново оставил жалобы без рассмотрения в связи с неподсудностью дела суду. Он постановил, что жалобы подлежали рассмотрению в порядке уголовного судопроизводства. 12 и 19 марта 2007 г. судебная коллегия по гражданским делам Ивановского областного суда оставила эти решения без изменения в результате рассмотрения их в кассационном порядке.

48. В январе 2007 г. заявители безуспешно ходатайствовали о своем освобождении из-под стражи в прокуратуры различных уровней.

49. Отдельными постановлениями от 2 и 5 марта 2007 г. Советский, Ленинский, Фрунзенский и Октябрьский районные суды г. Иваново по своей инициативе вынесли постановления об освобождении заявителей. Они пришли к выводу о том, что статья 109 Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации применялась к случаям содержания лица под стражей в ожидании выдачи и устанавливала, что предельный срок содержания под стражей не может превышать 18 месяцев. Поскольку заявители содержались под стражей более чем 12 месяцев, они подлежали немедленному освобождению.

50. 5 марта 2007 г. заявители были освобождены из-под стражи.

51. 27 марта 2007 г. Ивановский областной суд, рассмотрев дела в кассационном порядке, оставил решения от 2 и 5 марта 2007 г. без изменений.

G. Ходатайства о предоставлении статуса беженцев

52. 5 августа 2005 г. заявители подали в Федеральную миграционную службу ходатайства о предоставлении им статуса беженцев. В частности, они утверждали, что покинули Узбекистан из страха преследования в связи со своей предпринимательской деятельностью. Они утверждали, что некоторые из заявителей или их родственники имели опыт незаконного преследования. Они отрицали свое членство в “Акрамии“ или какую-либо причастность к событиям в г. Андижане. Они утверждали, что обвинения против них были безосновательными и что преследование их было произвольным и проводилось по политическим мотивам.

53. 25 января 2006 г. Верховный комиссар Организации Объединенных Наций по делам беженцев выступил в поддержку их ходатайств. Комиссар утверждал, что “Акрамия“ являлась мирной, не ожесточенной группой последователей учений Акрама Юлдашева. В своих обращениях Акрам Юлдашев призывал предпринимателей объединиться и помочь бедным. Отсутствовали доказательства участия группы в какой-либо экстремистской деятельности. Считалось, что успешные предприниматели-мусульмане преследовались в Узбекистане из-за своей известности и влияния среди местного населения. Далее указывалось:

“По мнению ВКДБ ООН, в Узбекистане уголовное преследование лиц, обвиняемых в причастности к деятельности религиозных экстремистских организаций, может быть произвольным по своей природе и может привести к нарушению неотъемлемых прав человека, включая произвольное задержание, пытки, нарушение гарантий справедливого судопроизводства, применение наказания, несоразмерного совершенному преступлению. Более того, поскольку власти Узбекистана не допускают никаких форм оппозиции, существует высокий риск приписывания членства в таких религиозных организациях лицам, которые были замечены из-за своих оппозиционных взглядов или которые воспринимаются властями как сторонники оппозиционных группировок. Поэтому существует большой риск того, что люди, вовлеченные в деятельность таких религиозных организаций, или те, кому властями приписывается такая вовлеченность, могут преследоваться по основаниям, перечисленным в Конвенции о статусе беженцев 1951 года, которая была ратифицирована Российской Федерацией в 1993 году, особенно с учетом отсутствия действенных механизмов предоставления правовых гарантий в (Узбекистане)“.

54. Далее ВКДБ ООН утверждал, что риск преследований возрос после Андижанских событий.

55. 10 февраля 2006 г. неправительственная правозащитная организация “Хьюман Райтс Вотч“ также поддержала ходатайства заявителей о предоставлении им статуса беженцев. Представители организации заявили следующее:

“Мы серьезно обеспокоены судьбой (заявителей) в случае, если их ходатайство будет отклонено и они будут выданы властям Узбекистана. Это будет являться нарушением запрета на возвращение физических лиц в страну, где они столкнутся с риском подвергнуться пыткам... В Узбекистане... применение пыток является системой. В отношении лиц, обвиняемых в участии в андижанских событиях, существует повышенный риск подвергнуться пыткам: мы зафиксировали десятки случаев вытягивания признаний с применением пыток и других форм бесчеловечного и унижающего достоинство обращения.

Признания, полученные под принуждением, служат основанием для уголовного преследования. Судебные процессы над лицами, которым были предъявлены обвинения в связи с майскими массовыми убийствами в г. Андижане, проводились в нарушение международных процессуальных стандартов. Суды в Узбекистане не являются независимыми, обвиняемые лишены права на эффективную защиту, а обвинения основываются исключительно на сомнительных признаниях обвиняемых и показаниях свидетелей со стороны обвинения. В нарушение норм узбекского и международного права дела десятков обвиняемых рассматриваются в закрытых судебных заседаниях. Серьезные сомнения относительно справедливости судебных процессов в связи с андижанскими событиями выражались Верховным комиссаром ООН по правам человека“.

56. 16 марта 2006 г. заместитель руководителя Управления ФМС России по Ивановской области отклонил ходатайства, ссылаясь на подпункт 1 пункта 1 статьи 1 и подпункты 1 и 2 пункта 1 статьи 2 Федерального закона от 19 февраля 1993 г. N 4528-I “О беженцах“ (см. ниже, § 92 и 93 настоящего Постановления). Он пришел к выводу, что заявители не преследовались по признаку религиозных или политических убеждений, или принадлежности к определенной социальной группе. Они “реследовались за совершение тяжких преступлений, ответственность за которые предусматривалась уголовным законодательством Российской Федерации. В частности, им были предъявлены обвинения в содействии организациям “Хизб-ут-Тахрир“ и “Исламская партия Туркестана“, которые были признаны Верховным Судом Российской Федерации террористическими организациями, чья деятельность была запрещена на территории Российской Федерации. Далее он отметил, что власти Узбекистана взяли на себя обязательство не применять смертную казнь к заявителям и гарантировали то, что заявители не подвергнуться ни пыткам, ни ненадлежащему обращению, а также то, что им будет предоставлена правовая помощь адвоката.

57. Заявители обжаловали отказы в Октябрьский районный суд г. Иваново. Они утверждали, что в действительности причины осуществления в отношении них уголовного преследования были политическими и фактически они преследовались из-за своей успешной предпринимательской деятельности. Они также утверждали, что существовал существенный риск того, что в Узбекистане их будут пытать и предадут несправедливому суду.

58. 8, 9, 13, 15 и 16 июня 2006 г. Октябрьский районный суд г. Иваново подтвердил законность решений должностного лица ФМС России от 16 марта 2006 г. Он установил, что заявители приехали в Российскую Федерацию с целью трудоустройства. Они не привели доказательств того, что покинули Узбекистан из-за страха преследования по признаку религиозных или политических убеждений, или в связи с принадлежностью к определенной социальной группе. В решениях, касающихся некоторых заявителей, он также добавил:

“Суд считает, что Управление ФМС России по Ивановской области... справедливо не приняло во внимание андижанские события и их последствия, поскольку (заявители) отрицали... свою причастность к этим событиям и приехали в Российскую Федерацию задолго до них“.

59. Суд пришел к заключению, что заявители не отвечали требованиям подпункта 1 пункта 1 статьи 1 Федерального закона “О беженцах“ и, следовательно, не имели права на получение статуса беженцев. Тем не менее он исключил ссылку на подпункты 1 и 2 пункта 1 статьи 2 Федерального закона “О беженцах“, лежащую в основе решений суда первой инстанции от 16 марта 2006 г., поскольку власти Узбекистана не доказали вне всякого разумного сомнения, что заявители совершили преступление против мира, военное преступление, преступление против человечества или тяжкое неполитическое преступление.

60. 5 июля 2006 г. Верховный комиссар ООН по делам беженцев предоставил заявителям мандатный статус беженцев.

61. 12, 17, 19, 24 и 26 июля 2006 г. Ивановский областной суд оставил без изменения решения Октябрьского районного суда г. Иваново.

62. 14 августа 2006 г. заявители направили ходатайства в Управление ФМС России по Ивановской области о предоставлении временного убежища на основании принципа гуманности. Они утверждали, что в Узбекистане существовал риск ненадлежащего обращения и несправедливого отправления правосудия.

63. 14 ноября 2006 г. исполняющий обязанности руководителя Управления ФМС России по Ивановской области отклонил их ходатайства. Он пришел к выводу, что отсутствовали предпосылки для применения принципа гуманности в целях предоставления временного убежища. Состояние здоровья заявителей было удовлетворительным, в Узбекистане не было вооруженных конфликтов, а ситуация с соблюдением прав человека улучшалась. В частности, в соответствии с отчетом ФМС России по ситуации в Узбекистане было принято более 300 законов, затрагивающих права человека. Верховным Судом Узбекистана было направлено циркулярное письмо, предупреждающее о недопустимости вынесения обвинительных приговоров, основанных на признаниях, полученных под принуждением или в результате заключения под стражу без права переписки и сообщения. Смертная казнь была отменена с 1 января 2008 г.

64. Заявители обжаловали отказы указанного должностного лица в Октябрьский районный суд г. Иваново, повторив свои опасения о ненадлежащем обращении и несправедливом правосудии в Узбекистане. Они представили доклады Генеральной Ассамблеи ООН, специального докладчика Комиссии ООН по правам человека по вопросу пыток и неправительственной международной организации “Хьюман Райтс Вотч“ в поддержку своих утверждений.

65. Отдельными решениями от 30 ноября, 1, 4 и 11 декабря 2006 г. Октябрьский районный суд г. Иваново признал незаконным отказ исполняющего обязанности руководителя Управления ФМС России по Ивановской области от 14 ноября 2006 г. Суд пришел к выводу, что доклады, представленные заявителями, содержали документально подтвержденные доказательства широкого распространения пыток в Узбекистане. Исполняющий обязанности руководителя Управления ФМС России по Ивановской области пренебрег этими докладами. Он также пренебрег тем фактом, что заявителям был предоставлен мандатный статус беженцев Верховным комиссаром ООН по правам беженцев. Вывод о том, что заявители не понесли бы риск подвергнуться ненадлежащему обращению в случае возвращения в Узбекистан, был гипотетическим и не подкреплялся доказательствами. Отчет ФМС России о ситуации в Узбекистане не мог быть признан доказательством, поскольку не являлся конкретизированным и не содержал никаких ссылок на источник информации. Суд направил ходатайство заявителей о предоставлении временного убежища на новое рассмотрение в Управление ФМС России по Ивановской области.

66. Управление ФМС России по Ивановской области обжаловало данное решение в кассационном порядке. 29 февраля 2007 г. Ивановский областной суд оставил без изменения постановления Октябрьского районного суда в отношении О. Махмудова, С. Улужоджаева и Х. Хамзаева. 30 января 2007 г. Управление ФМС России по Ивановской области отозвало свои кассационные жалобы в отношении остальных заявителей.

67. По-видимому, никакого решения по ходатайствам заявителей о предоставлении временного убежища до настоящего времени принято не было.

H. Решения о выдаче заявителей и последующие процедуры обжалования

68. 27, 31 июля и 1 августа 2006 г. Первый заместитель Генерального прокурора Российской Федерации принял решение о выдаче заявителей в Узбекистан. Решения в отношении некоторых заявителей предусматривали следующее:

“В ночь с 12 на 13 мая 2005 г. (заявитель), действуя по преступному сговору и являясь членом религиозной экстремистской организации “Хизб-ут-Тахрир аль-Ислами“, совершил следующие преступления при отягчающих обстоятельствах: попытка свергнуть конституционный строй Республики Узбекистан, убийство, терроризм, организация массовых беспорядков в г. Андижане с целью дестабилизации социально-политической ситуации в Узбекистане“.

69. Постановления в отношении других заявителей предусматривали:

“(Заявитель) являлся членом экстремистской организации; он распространял материалы, направленные на подрыв общественной безопасности и общественного порядка, в сговоре с другими лицами и с получением финансирования от религиозных организаций. В ночь с 12 на 13 мая 2005 г. (заявитель), действуя по преступному сговору и являясь членом религиозной экстремистской организации “Хизб-ут-Тахрир аль-Ислами“, незаконно приобрел оружие и патроны и совершил следующие преступления при отягчающих обстоятельствах: попытка свержения конституционного строя Республики Узбекистан, убийство, терроризм, подрывная деятельность, а также организовал массовые беспорядки в г. Андижане с целью дестабилизации социально-политической ситуации в Узбекистане“.

70. Решения о выдаче были приняты в связи с совершением убийства с отягчающими обстоятельствами, терроризма, организации и участия в незаконной организации, незаконного владения оружием и участия в массовых беспорядках. Однако прокурор отказал в выдаче заявителей на основании попытки свержения конституционного строя Узбекистана и распространения материалов, имеющих целью подрыв общественной безопасности и общественного порядка в сговоре с другими лицами и с получением финансирования от религиозных организаций, поскольку они не являлись преступлениями в соответствии с уголовным законодательством Российской Федерации.

71. Адвокат заявителей обжаловала решения прокурора в суд. В частности, она утверждала, что 13 мая 2005 г. заявители находились в Российской Федерации и отрицали какую-либо свою причастность к событиям в г. Андижане. Обвинения против них были необоснованными и фактически они преследовались властями Узбекистана по признаку их политических и религиозных убеждений, а также по причине их успешной предпринимательской деятельности. Заявителям были предъявлены обвинения в совершении тяжких преступлений и существовал риск осуждения их к смертной казни вследствие несправедливого отправления правосудия. Существовал риск применения к ним пыток и иных форм ненадлежащего обращения, поскольку пытки были широко распространены в Узбекистане, а признания от обвиняемых часто получались под давлением. Она также утверждала, что документы, представленные прокуратурой Узбекистана в обоснование запроса о выдаче заявителей, были недействительными. Наконец, она утверждала, что формулировки решений о выдаче нарушали презумпцию невиновности.

72. 29 и 30 августа, 1, 4, 5, 12, 13, 14, 15 и 21 сентября 2006 г. Ивановский областной суд оставил решения о выдаче без изменения. Он постановил, что заявителям было предъявлено обвинение в совершении преступлений, наказуемых в соответствии с нормами узбекского и российского уголовного законодательства, что власти Узбекистана представили заверения того, что заявители не будут подвергаться пыткам или приговорены к смертной казни и что властями Узбекистана и Российской Федерации была соблюдена процедура выдачи, предусмотренная нормами международного и внутригосударственного права. Суд отклонил предположение о том, что в Узбекистане заявители подвергнутся бесчеловечному обращению и что их права будут нарушены. Далее суд постановил, что вопрос вины или невиновности заявителей был вне пределов полномочий по рассмотрению властями выдающего государства. В решении о выдаче лишь описывались обвинения, выдвинутые против заявителей, и не содержалось никаких выводов относительно их вины. Следовательно, отсутствовало нарушение презумпции невиновности.

73. Заявители обжаловали это решение. 28 ноября 2006 г. Верховный Суд Российской Федерации оставил решения областного суда без изменения, сделав вывод об их законности и обоснованности.

I. Отчеты органов ООН и неправительственных организаций о ситуации в Узбекистане

74. В отчете, представленном в соответствии с Резолюцией Комиссии ООН по правам человека N 2002/38 (E/CN.4/2003/68/Add.2), специальный докладчик Комиссии ООН по правам человека по вопросу пыток, Тео Ван Бовен, описал ситуацию в Узбекистане следующим образом:

“66. По всеобщему мнению, сочетание невыполнения принципа презумпции невиновности, несмотря на то, что он гарантирован Конституцией (статья 25) и (Уголовно-процессуальным кодексом) (статья 23), полномочий следователей и прокуроров, обладающих правом поступать по собственному усмотрению в отношении доступа адвоката и родственников к заключенным, а также отсутствия независимости судебных органов и якобы буйствующей коррумпированности судебных и правоохранительных органов приводит к использованию незаконных методов расследования. Чрезмерные полномочия прокуроров на всех этапах уголовного судопроизводства, которые обязаны одновременно проводить и осуществлять надзор за предварительным расследованием, предъявлять обвинения и осуществлять контроль за соблюдением существующих правовых гарантий против пыток во время предварительного расследования, а также в местах содержания под стражей, приводят к излишней зависимости расследования по делу от их воли.

67. Специальный докладчик сожалеет об отсутствии правовых гарантий, таких как право содержащегося под стражей лица быть доставленным в суд для выяснения правомерности содержания под стражей и право на незамедлительный и конфиденциальный доступ к услугам адвоката и общению с родственниками. Далее он отмечает, что заключенные в ожидании судебного разбирательства по делу содержатся в учреждениях, относящихся к той же подсудности, что и следователи по делу...

68. Специальный докладчик на основании многочисленных свидетельств (включая ряд смертей в заключении), полученных им во время выполнения полномочий в значительной мере от тех лиц, чей явный страх заставил их просить об анонимности, и кто, соответственно, не преследовал цели получения какой-либо личной выгоды от своих заявлений, считает, что пытки или подобное ненадлежащее обращение являются постоянными, как на то указывалось Комитетом ООН против пыток. Даже несмотря на то, что лишь малое количество дел о пытках может быть доказано с абсолютной уверенностью, многочисленные полученные свидетельства являются настолько последовательными в описании методов пыток и мест и обстоятельств, в которых осуществляются пытки, что повсеместно распространенные и непрекращающиеся по своему характеру пытки в течение всей процедуры расследования не могут отрицаться. Специальный докладчик также отмечает, что пытки и иные формы ненадлежащего обращения, по всей видимости, беспорядочно используются против лиц, обвиняемых в совершении действий, квалифицируемых как тяжкие преступления, таких как преступления против государства, и наряду с ними в совершении мелких и иных преступлений“.

75. Верховный комиссар ООН по правам человека также указала в своем докладе от 1 февраля 2006 г., озаглавленном “Доклад Верховного комиссара ООН по правам человека и исследование, подготовленное для Всемирной конференции по правам человека. Доклад миссии Управления Верховного комиссара ООН по правам человека (УВКПЧ ООН) в Киргизии относительно событий в г. Андижане, Узбекистан, 13 - 14 мая 2005 г.“ (E/CN.4/2006/119), следующее:

“42. Основные вопросы, определенные совокупностью обычно-правовых и договорных норм ООН в сфере защиты прав человека и особыми процедурами Комиссии, могут быть сформулированы следующим образом: нарушение права на жизнь, в частности, приведение в исполнение приговора в отношении осужденных на смертную казнь, несмотря на запросы Комитета по правам человека о применении промежуточных обеспечительных мер; нарушения принципа запрета пыток, в частности, постоянное и широко распространенное использование пыток, большое количество обвинений, основанных на признаниях, полученных под пытками, и использование “количества раскрытых преступлений“ в качестве критерия при продвижении по службе сотрудников правоохранительных органов; нарушения правил справедливого судебного разбирательства, в частности, отсутствие доступа к услугам адвоката, отсутствие независимости судебных органов и уважения принципа “равноправия сторон“; отсутствие Ф.И.О. определения понятия “террористического акта“; и нарушения прав на свободу мысли и слова, печати и получения и распространения информации и свободу собраний, а также свободу вероисповедания...

55. Существует острая необходимость в отсрочке выдачи Узбекистану просящих убежища граждан Узбекистана и свидетелей андижанских событий, в отношении которых в случае их возвращения существует риск подвергнуться пыткам“.

76. В своем докладе от 20 сентября 2005 г. “Узбекистан: раскрывая правду об Андижане“ организация “Международная Амнистия“ отметила:

“Международная Амнистия“ обеспокоена сообщениями о якобы имеющих место пытках и другом ненадлежащем обращении со стороны должностных лиц правоохранительных органов вследствие событий в г. Андижане. Лица, которые были задержаны и впоследствии освобождены, утверждали, что задержанные подверглись различным формам пыток и другому ненадлежащему обращению, включая побои, удары по пяткам резиновой дубинкой и введение иголок в десны и под ногти. По сообщениям, пытки и иное ненадлежащее обращение использовались для принуждения задержанных к “признанию“ в участии в деятельности религиозных экстремистских организаций. Старший сотрудник органов внутренних дел, который анонимно общался с работниками Института по освещению войны и мира, утверждал, что он был свидетелем того, как должностные лица правоохранительных органов угрожали изнасиловать родственницу задержанного, если он не признается в участии в андижанских событиях. “Международная Амнистия“ также получала сообщения о том, что задержанных насиловали палками...

“Международная Амнистия“ считает, что в отношении лиц, обвиняемых в связи с андижанскими событиями, существует риск быть осужденными способом, нарушающим даже самые основополагающие международные стандарты справедливого правосудия. В апреле 2005 г. Комитет ООН по правам человека выразил свою обеспокоенность постоянными нарушениями права на справедливое судебное разбирательство в Узбекистане... В частности, Комитет выразил озабоченность тем, что судебные органы не являются в полной мере независимыми, и отметил большое число обвинений, основанных на “признаниях“ во время досудебного содержания под стражей, предположительно полученных с использованием пыток и иного ненадлежащего обращения. Комитет также выразил обеспокоенность тем, что на практике не всегда обеспечивалось право на доступ к услугам адвоката с момента задержания...

1 августа 2005 г. власти заявили об отмене смертной казни с 1 января 2008 г. “Международная Амнистия“ приветствует данное нововведение, но обеспокоена тем, что если фундаментальные изменения не будут незамедлительно осуществлены, множество людей, вероятно, будут приговорены и казнены до января 2008 г. В предыдущих докладах “Международная Амнистия“ указывала, что несовершенная система уголовного судопроизводства Узбекистана обеспечивает благоприятные условия для судебных ошибок и исполнения приговоров из-за судебных ошибок или грубых нарушений справедливого судопроизводства. “Международная Амнистия“ также озабочена тем, что сообщение от августа 2005 г. может быть реализовано слишком поздно для того, чтобы обеспечить защиту лицам, которые обвиняются в совершении особо тяжких преступлений - убийство при отягчающих обстоятельствах и терроризм - в связи с андижанскими событиями. “Международная Амнистия“ считает, что эти лица подвержены огромному риску пострадать от нарушения своего права на жизнь в результате вероятного осуждения к смертной казни вследствие того, что вероятно будет проведено несправедливое судебное разбирательство. Смертная казнь сыграла важную роль в пресечении “религиозного экстремизма“ в Узбекистане, и десятки предполагаемых “исламистов“ были приговорены к смертной казни и казнены без обеспечения права на эффективную помощь адвоката и на подготовку позиции защиты... В апреле 2005 г. Комитет ООН по правам человека выразил свое возмущение тем фактом, что по крайней мере 15 человек были казнены властями Узбекистана, в то время как их дела рассматривались Комитетом ООН по правам человека“.

77. В заключение “Международная Амнистия“ заявила:

“Международная Амнистия“ обеспокоена безопасностью всех лиц, которые были задержаны в связи с событиями в г. Андижане. Эта обеспокоенность основывается на убедительно подтвержденной документально истории нарушений прав человека в Узбекистане во имя национальной безопасности. “Международная Амнистия“ считает всех таких задержанных лиц находящимися под серьезным риском быть подвергнутыми пыткам и иному ненадлежащему обращению. “Международная Амнистия“ также считает всех лиц, обвиненных в совершении преступлений, находящимися под риском быть осужденными способом, нарушающим международные стандарты справедливого судопроизводства...(I) Лиц(а), обвиненные в совершении особо тяжких преступлений, подвержены огромному риску пострадать от нарушения их права на жизнь в результате вероятного осуждения на смертную казнь вследствие несправедливого судебного разбирательства.“

J. Сведения о судьбе выданных Узбекистану лиц, ходатайствующих о предоставлении им временного убежища

78. В своем докладе от 18 октября 2006 г. “Ситуация с правами человека в Узбекистане“ (A/61/526) Генеральный Секретарь ООН выразил свою озабоченность судьбой лиц, выданных в Узбекистан после событий в г. Андижане:

“18. 9 августа 2006 г. власти Киргизии выдали четырех узбекских беженцев и одного просителя убежища Узбекистану... В Узбекистане пяти гражданам Узбекистана предъявлен ряд обвинений, включая терроризм, попытка свержения конституционного строя Республики Узбекистан и создание незаконной организации. По сведениям УВКПЧ ООН, никому не было предоставлено доступа к этим пяти лицам после их возвращения.

19. Судьба других четырех граждан Узбекистана, которые бежали после андижанских событий в Киргизию и были принудительно возвращены в Узбекистан в июне 2005 г., остается неизвестной. Несмотря на то, что Правительство Узбекистана уведомило УВКПЧ ООН об их местонахождении, с тех пор ни одной международной организации не был предоставлен доступ к этим лицам.

20. Верховный комиссар ООН по делам беженцев все еще обеспокоен судьбой возрастающего числа узбекских просителей убежища и беженцев, некоторых бежавших после андижанских событий, которые были задержаны в странах СНГ и принудительно возвращены в Узбекистан, несмотря на реальный риск ненадлежащего обращения в нарушение международных стандартов. В феврале 2006 г., 11 просителей убежища были принудительно возвращены из Украины в Узбекистан. В заявлении, опубликованном в печатных изданиях 16 февраля 2006 г., Верховный комиссар ООН по делам беженцев сказал о своем возмущении этой принудительной высылкой. С тех пор у Управления Верховного комиссара ООН по делам беженцев (УВКДБ ООН) не было доступа к этим 11 лицам... Согласно сведениям, полученным УВКПЧ ООН, с момента возвращения этих лиц в Узбекистан к ним не был предоставлен доступ.

21. Управление Верховного комиссара ООН по правам человека обеспокоено судьбами других лиц, которые бежали после андижанских событий и которые находятся под давлением властей Узбекистана или принимающей страны, требующих их возвращения, несмотря на реальный риск ненадлежащего обращения в нарушение международных стандартов...

46. В интервью от 10 апреля 2006 г. специальный докладчик Комиссии ООН по правам человека по вопросу пыток сказал, что “имеется достаточное количество доказательств того, что органы внутренних дел и иные службы безопасности ранее практиковали и продолжают систематически использовать пытки, особенно против диссидентов или людей, противостоящих режиму“...

48. Комитет ООН по правам человека в своем заключительном обзоре от 31 марта 2005 г. (CCPR/OP/83/UZB) выразил обеспокоенность большим количеством обвинений, основанных на признаниях, сделанных во время досудебного содержания под стражей, предположительно полученных методами, противоречащими статье 7 Международного пакта о гражданских и политических правах. Комитет выразил озабоченность определением “пытки“ в Уголовном кодексе Узбекистана. В дополнение к этому Комитет указал на заявления, касающиеся широкого распространения пыток и ненадлежащего обращения с задержанными и малого числа должностных лиц, обвиненных, преследуемых и осужденных за такие действия. Власти Узбекистана должны были представить сведения о расследовании данных вопросов до 26 апреля 2006 г. в соответствии с запросом Комитета. До настоящего времени никакой подобной информации в Комитет ООН по правам человека представлено не было“.

79. В докладе от 11 мая 2006 г., озаглавленном “Узбекистан: Андижан - безнаказанность не должна одержать верх“, “Международная Амнистия“ заявила:

“Десятки людей, подозреваемых в причастности к событиям в г. Андижане, были приговорены к длительному тюремному заключению, в подавляющем большинстве случаев в результате проведения тайных закрытых слушаний, в нарушение международных стандартов справедливого судопроизводства. Большинство из них в течение нескольких месяцев содержались в досудебном порядке под стражей без права переписки и сообщения...

Власти Узбекистана также продолжали активно и зачастую успешно просить от соседних государств, в том числе от Российской Федерации и Украины, выдачи членов или предполагаемых членов запрещенных исламистских группировок или движений, таких как “Хизб-ут-Тахрир“ и “Акрамия“, которые они обвиняют в участии в андижанских событиях. Большинство людей, принудительно возвращенных в Узбекистан, продолжают удерживаться под стражей без права переписки и сообщения, что увеличивает риск того, что они могут подвергнуться пыткам и иному ненадлежащему обращению. В течение многих лет “Международная Амнистия“ фиксировала множество случаев принудительного возвращения или выдачи в Узбекистан по запросу узбекских властей людей, которых пытали для того, чтобы получить от них “признания“, приговаривали к смертной казни после несправедливых судебных разбирательств и казнили“.

II. Применимое международное и внутригосударственное законодательство и судебная практика

A. Содержание под стражей в ожидании выдачи и рассмотрение судом постановлений о заключении под стражу

1. Конституция Российской Федерации

80. Конституция Российской Федерации гарантирует право на свободу (статья 22):

“1. Каждый имеет право на свободу и личную неприкосновенность.

2. Арест, заключение под стражу и содержание под стражей допускаются только по судебному решению. До судебного решения лицо не может быть подвергнуто задержанию на срок более 48 часов“.

2. Европейская конвенция о выдаче

81. Статья 16 Европейской конвенции о выдаче от 13 декабря 1957 г. (ETS N 24), участницей которой является Российская Федерация, предусматривает следующее:

“1. В случае, не терпящем отлагательства, компетентные органы запрашивающей Стороны могут обратиться с просьбой о временном задержании разыскиваемого лица. Компетентные органы запрашиваемой Стороны принимают решение по данному вопросу в соответствии с ее законом. (...)

4. Временное задержание может быть отменено, если в течение 18 дней после задержания запрашиваемая Сторона не получила просьбу о выдаче и документов, упомянутых в статье 12. В любом случае этот период не превышает 40 дней с даты такого задержания. Возможность временного освобождения в любое время не исключается, однако запрашиваемая Сторона принимает любые меры, которые она считает необходимыми, для предотвращения побега разыскиваемого лица“.

3. Минская конвенция 1993 года

82. Конвенция стран СНГ о правовой помощи и правовых отношениях по гражданским, семейным и уголовным делам (Минская конвенция 1993 г.), участницами которой являются как Российская Федерация, так и Узбекистан, предусматривает, что к требованию о выдаче должна быть приложена копия постановления о заключении под стражу (пункт 2 статьи 58).

83. Лицо, о выдаче которого направляется требование, может быть задержано до получения требования о его или ее выдаче. В таких случаях должно быть выслано особое ходатайство о взятии под стражу, содержащее ссылку на постановление о содержании под стражей и с указанием на то, что за ним последует требование о выдаче. Лицо также может быть задержано и без такого ходатайства, если имеются основания подозревать, что оно совершило на территории другой Договаривающейся Стороны преступление, влекущее за собой выдачу. Другая Договаривающаяся Сторона должна быть незамедлительно уведомлена о задержании (статья 61).

84. Лицо, взятое под стражу согласно статье 61, должно быть освобождено, если требование о его выдаче не поступит в течение 40 дней со дня взятия под стражу (пункт 1 статьи 62).

4. Уголовно-процессуальный кодекс Российской Федерации

85. Глава 13 Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации (“Меры пресечения“) регулирует порядок применения мер пресечения, которые включают в себя, в частности, заключение под стражу. Заключение под стражу применяется по судебному решению по ходатайству следователя или прокурора, если лицо обвиняется в совершении преступления, за которое предусмотрено наказание в виде лишения свободы на срок свыше двух лет при невозможности применения иной, более мягкой, меры пресечения (части первая и третья статьи 108). Срок содержания под стражей при расследовании преступлений не может превышать два месяца (часть первая статьи 109). Судья может продлить этот срок до шести месяцев (часть вторая статьи 109). Дальнейшее продление срока содержания под стражей до 12 или в исключительных случаях до 18 месяцев допускается лишь в отношении лиц, обвиняемых в совершении тяжких и особо тяжких преступлений (часть третья статьи 109). Не допускается никакого продления срока содержания под стражей более чем на 18 месяцев, и обвиняемый, содержащийся под стражей, подлежит немедленному освобождению (часть четвертая статьи 109).

86. Глава 16 (“Обжалование действий и решений суда и должностных лиц, осуществляющих уголовное судопроизводство“) регламентирует рассмотрение судом жалоб на решения и действия или бездействие следователя или прокурора, которые способны причинить ущерб конституционным правам или свободам участников уголовного судопроизводства (часть первая статьи 125). Компетентным судом является суд по месту производства предварительного расследования (там же).

87. Глава 54 (“Выдача лица для уголовного преследования или исполнения приговора“) регулирует процедуру выдачи. После получения от суда иностранного государства запроса о выдаче без приложенной к нему копии постановления судьи о заключении под стражу прокурор должен принять решение об избрании меры пресечения в отношении лица, выдача которого запрашивается. Мера пресечения должна применяться в соответствии с установленной процедурой (часть первая статьи 466). Лицо, которому предоставлено убежище в Российской Федерации в связи с возможностью преследований в иностранном государстве, требующем его выдачи, не может быть выдано этому государству (пункт 2 части первой статьи 464).

88. Решение о выдаче, принятое Генеральным прокурором Российской Федерации, может быть обжаловано в суд. Суд не рассматривает вопросы виновности лица, ограничиваясь проверкой соответствия решения о выдаче данного лица законодательству и международным договорам Российской Федерации (части первая и шестая статьи 463).

5. Гражданский процессуальный кодекс Российской Федерации

89. Гражданин вправе оспорить в суде решение, действие или бездействие органа государственной власти или должностного лица, которые способны нарушить его/ее права и свободы, воспрепятствовать осуществлению гражданином его или ее прав и свобод или незаконно возложить на гражданина какую-либо обязанность или привлечь к ответственности (часть первая статьи 254 и статья 255). Если суд признает заявление обоснованным, он принимает решение об обязанности органа государственной власти или должностного лица возместить ущерб, причиненный нарушением прав и свобод гражданина или устранить препятствие к осуществлению гражданином рассматриваемых прав и свобод (часть первая статьи 258).

6. Практика Конституционного Суда Российской Федерации

90. 4 апреля 2006 г. Конституционный Суд Российской Федерации рассмотрел жалобу Х. Насруллоева, который утверждал, что отсутствие ограничения срока содержания под стражей лица в ожидании выдачи противоречило конституционной гарантии против произвольного содержания под стражей. Конституционный Суд Российской Федерации признал жалобу неприемлемой. Он напомнил, что в соответствии с его практикой избыточное или произвольное содержание под стражей, неограниченное по продолжительности и осуществляемое без должного судебного надзора, противоречит статье 22 Конституции Российской Федерации и пункту 3 статьи 14 Международного пакта о гражданских и политических правах во всех случаях, включая процедуру выдачи. Однако, по мнению Конституционного Суда Российской Федерации, отсутствие в части первой статьи 466 Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации положений, которые прямо устанавливали бы основания применения заключения под стражу в качестве меры пресечения, не указывает на неопределенность в вопросе о ее соответствии Конституции Российской Федерации. Пункт 1 статьи 8 Минской конвенции 1993 года предусматривает, что при исполнении запроса об оказании правовой помощи запрашиваемый орган применяет законодательство своей страны, то есть в данном случае процедуру, установленную Уголовно-процессуальным кодексом Российской Федерации. Эта процедура регулировалась, в частности, частью первой статьи 466 и положениями главы 13 Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации (“Меры пресечения“), которые в силу их общего характера и расположения в части 1 Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации (“Общие положения“) применялись ко всем стадиям и формам уголовного судопроизводства, включая “роизводство по запросам о выдаче лиц.

Конституционный Суд Российской Федерации подчеркнул, что гарантии права на личную свободу и неприкосновенность, установленные в статье 22 и главе 2 Конституции Российской Федерации, были в полной мере применимы в отношении содержания под стражей с целью выдачи. Соответственно, статья 466 Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации не допускала для властей возможности применения к лицу меры пресечения в виде заключения под стражу вне предусмотренного Уголовно-процессуальным кодексом Российской Федерации порядка и сверх установленных им сроков.

B. Статус беженцев

1. Женевская конвенция о статусе беженцев 1951 года

91. Статья 33 Конвенции ООН о статусе беженцев 1951 года, ратифицированной Российской Федерацией 2 февраля 1993 г., предусматривает следующее:

“1. Договаривающиеся государства не будут никоим образом высылать или возвращать беженцев в страны, где их жизни или свободе угрожает опасность вследствие их расы, религии, гражданства, принадлежности к определенной социальной группе или политических убеждений.

2. Это постановление, однако, не может применяться к беженцам, рассматриваемым в силу уважительных причин как угроза безопасности страны, в которой они находятся, или осужденным вошедшим в силу приговором в совершении особенно тяжкого преступления и представляющим общественную угрозу для страны“.

2. Федеральный закон “О беженцах“

92. Федеральный закон от 19 февраля 1993 г. N 4528-1 “О беженцах“ содержит определение беженца, приведенное в статье 1 Женевской конвенции 1951 года, измененной Протоколом 1967 года, касающимся статуса беженцев. Федеральный закон определяет беженца как лицо, которое не является гражданином Российской Федерации и которое в силу вполне обоснованных опасений стать жертвой преследований по признаку расы, вероисповедания, гражданства, национальности, принадлежности к определенной социальной группе или политических убеждений находится вне страны своей гражданской принадлежности и не может пользоваться защитой этой страны или не желает пользоваться такой защитой вследствие таких опасений; или, не имея определенного гражданства и находясь вне страны своего прежнего обычного местожительства в результате подобных событий, не может или не желает вернуться в нее вследствие таких опасений (подпункт 1 пункта 1 статьи 1).

93. Положения федерального закона не распространяются на лицо, в отношении которого есть серьезные основания полагать, что оно совершило преступление против мира, военное преступление или преступление против человечества, или тяжкое преступление неполитического характера вне пределов территории Российской Федерации и до того, как оно было допущено на территорию Российской Федерации в качестве лица, ходатайствующего о признании беженцем (подпункты 1 и 2 пункта 1 статьи 2).

94. Лицо, ходатайствующее о признании беженцем или признанное таковым, не может быть возвращено на территорию государства, где его жизни или свободе будет угрожать преследование по признаку расы, вероисповедания, национальности, принадлежности к определенной социальной группе или политических убеждений (пункт 1 статьи 10).

95. Если лицо удовлетворяет всем признакам, установленным в подпункте 1 пункта 1 статьи 1, или если оно не удовлетворяет этим признакам, но не может быть выдворено за пределы Российской Федерации из гуманных соображений, ему может быть предоставлено временное убежище (пункт 2 статьи 12). Лицо, получившее временное убежище, не может быть возвращено против его воли на территорию государства его гражданской принадлежности или своего прежнего обычного местожительства (пункт 4 статьи 12).

C. Применимые документы ООН и Совета Европы, касающиеся использования дипломатических заверений

96. Резолюция Генеральной Ассамблеи ООН от 16 ноября 2005 г. “Пытки и иное жестокое, бесчеловечное или унижающее достоинство обращение или наказание“ (нормативные документы ООН: A/C.3/60/L.25/Rev.1) предусматривает следующее:

“Генеральная Ассамблея...

8. Настоятельно просит Государства-члены не изгонять, не возвращать (“refouler“), не выдавать и никаким иным образом не передавать лицо другому Государству-члену, где существуют обоснованные опасения полагать, что лицо окажется в опасности подвергнуться пыткам, и признает, что дипломатические заверения в случае их применения не освобождают Государства-члены от их обязанностей, принятых в соответствии с международными нормами по защите прав человека, нормами гуманитарного права и права беженцев, в особенности с принципом невозвращения...“.

97. В своем промежуточном отчете, представленном в соответствии с Резолюцией Генеральной Ассамблеи ООН N 59/182 (нормативные документы ООН: A/60/316 от 30 августа 2005 г.) специальный докладчик Комиссии по правам человека по вопросу пыток и другого жестокого, бесчеловечного или унижающего достоинство обращения или наказания, Манфред Новак, пришел к следующему заключению:

“51. По мнению специального докладчика, дипломатические заверения являются ненадежными и неэффективными в рамках защиты против пыток и ненадлежащего обращения: такие заверения обычно запрашиваются от Государств-членов, в которых практика применения пыток является систематической; механизмы контроля, распространяющиеся на период после выдачи, доказали свою ненадежность в борьбе против пыток; дипломатические заверения не являются юридически обязательными, следовательно, они не имеют юридической силы и их нарушение не влечет за собой юридических последствий и не учитывается; и лицо, в защиту которого направлены заверения, не имеет возможности обжалования их нарушения. Поэтому специальный докладчик считает, что Государства-члены не могут обращаться к дипломатическим заверениям в качестве защиты против пыток и ненадлежащего обращения в случаях существования веских оснований полагать, что лицо окажется в опасности подвергнуться пыткам или ненадлежащему обращению по возвращении.

52. Специальный докладчик призывает власти Государств-членов тщательно соблюдать принцип невозвращения и не изгонять никого на границы или в страны, где существует риск нарушения прав человека, вне зависимости от того, были ли лица официально признаны беженцами.

98. Отдельно затрагивая ситуацию с пытками в Узбекистане и возвращение к применению пыток при предоставлении дипломатических заверений властями Узбекистана, специальный докладчик Комиссии по правам человека по вопросу пыток Манфред Новак заявил на сессии Совета по правам человека Генеральной Ассамблеи ООН 20 сентября 2006 г.:

“Применение пыток в Узбекистане является систематическим, как указано в отчете моего предшественника, Тео Ван Бовена, нанесшего визит в страну в 2002 году. В подтверждение этого вывода в пределах своей компетенции я продолжаю получать серьезные заявления о случаях пыток, совершаемых сотрудниками правоохранительных органов Узбекистана... Более того, в связи с событиями в Андижане в мае 2005 г. Верховный комиссар ООН по правам человека сообщил, что имеются веские, последовательные и достоверные доказательства того, что узбекские военные и сотрудники службы безопасности совершали грубые нарушения прав человека на территории государства. Тот факт, что власти Узбекистана отказали в проведении международного расследования андижанских событий, в независимом рассмотрении связанных с ними разбирательств, и факт отсутствия признанного Ф.И.О. отчета этих событий вызывают серьезную обеспокоенность. Перед лицом таких значительных, веских и достоверных доказательств постоянного применения пыток должностными лицами правоохранительных органов в Узбекистане я продолжаю призывать власти Государств-членов воздержаться от передачи лиц в Узбекистан. Запрет пыток является абсолютным, и Государства-члены рискуют нарушить данный запрет - свои обязательства, принятые в соответствии с нормами международного права, - высылая людей в страны, где они могут подвергнуться пыткам. Я повторяю, что дипломатические заверения не являются юридически обязательными, что они подрывают существующие обязательства Государств-членов в связи с запретом пыток, являются неэффективными и ненадежными для обеспечения защиты вернувшихся лиц и, соответственно, не должны применяться Государствами-членами“.

99. Нота Верховного комиссара ООН по делам беженцев о дипломатических гарантиях и международной защите беженцев, опубликованная 10 августа 2006 г., предусматривает следующее:

“22. По общему правилу оценка применимости дипломатических заверений является относительно простой в случаях, когда они направлены на обеспечение того, что лицо не будет осуждено к смертной казни или претерпит определенные нарушения права на справедливое судебное разбирательство в результате его выдачи. В таких случаях в отношении запрашиваемого лица проводится формальная процедура и может проверяться соответствие запрашивающего Государства-члена требованиям заверений. Тогда как не существует эффективного средства правовой защиты для запрашиваемого Государства-члена или выданного лица в случае нарушения заверений, их несоблюдение может быть незамедлительно выявлено и должно учитываться при оценке надежности заверений в последующих делах.

23. Ситуация отличается, когда рассматриваемое лицо рискует подвергнуться пыткам или иному жестокому, бесчеловечному или унижающему достоинство обращению в принимающем Государстве-члене после выдачи. Было отмечено, что “в отличие от заверений о неприменении смертной казни или неотправлении правосудия военным судом, которые могут быть легко подтверждены, заверения о неприменении пыток и иных форм жестокого обращения требуют постоянного контроля со стороны компетентных и независимых сотрудников“. Верховный Суд Канады урегулировал этот вопрос в своем решении по делу “Суреш против Канады“ (Suresh v. Canada) (в лице министра по вопросам гражданства и миграции), противопоставив заверения по делам, связанным с риском пыток, заверениям, данным в случае, когда выданное лицо может быть приговорено в смертной казни, и отметив:

“...сложность полагаться слишком сильно на заверения государства о том, что оно воздержится от пыток в будущем, когда оно в прошлом применяло незаконные пытки или допускало осуществление этого другими на своей территории. Эта сложность становится непреодолимой в случаях, когда пытки применяются не только по сговору, но и из-за неспособности государства контролировать поведение должностных лиц. Следовательно, существует необходимость проводить различия между заверениями, касающимися смертной казни, и заверениями, касающимися пыток. Первые легче контролировать и обычно они являются более надежными, чем последние“.

24. В своем докладе Генеральной Ассамблее ООН от 1 сентября 2004 г. специальный докладчик Комиссии ООН по правам человека по вопросам пыток и другого жестокого, бесчеловечного или унижающего достоинство обращения или наказания рассмотрел проблему дипломатических заверений в свете обязательств невозвращения, воплощенных в абсолютном и неограничиваемом запрете пыток и иных форм ненадлежащего обращения. Учитывая, что при определении наличия существенных оснований полагать, что лицо может оказаться в опасности подвергнуться пыткам, должны учитываться все соответствующие условия, специальный докладчик выразил мнение о том, что:

“в обстоятельствах, когда имеются последовательные примеры вопиющих, грубых или массовых нарушений прав человека, или систематического применения пыток, принцип невозвращения должен строго соблюдаться и не допускается обращение к дипломатическим заверениям“.

100. В 15-м генеральном докладе от 22 сентября 2005 г. о своей деятельности, осуществляемой с 1 августа 2004 г. до 31 июля 2005 г., Европейский комитет по предупреждению пыток и бесчеловечного или унижающего достоинство обращения или наказания (ЕКПП) выразил обеспокоенность зависимостью от дипломатических заверений в свете абсолютного запрета пыток:

“38. Ссылка была сделана в качестве предварения к потенциальному противоречию между обязанностью Государства-члена защищать своих граждан от террористических актов и необходимостью поддерживать фундаментальные принципы. Это хорошо видно на примере разворачивающихся споров относительно использования “дипломатических заверений“ в рамках процедур высылки. Запрет пыток и бесчеловечного или унижающего достоинство обращения включает обязательство невозвращения лица в страну, где существуют обоснованные опасения полагать, что он или она понесут реальный риск подвергнуться применению подобных методов. Для того чтобы избежать такого риска в приведенных случаях, некоторые Государства-члены выбрали путь запроса заверений от страны назначения в том, что лицо не подвергнется ненадлежащему обращению. Данная практика является совсем не новой, но в последние годы стала широко применимой, поскольку Государства-члены все чаще запрашивали перемещения с их территории лиц, представляющих, по их мнению, опасность для национальной безопасности. Возрастают опасения того, что дипломатические заверения фактически обойдут запрет пыток и ненадлежащего обращения.

39. Запросы о предоставлении дипломатических заверений в том, что касается пыток и ненадлежащего обращения, от страны с плохой репутацией становятся предметом особой обеспокоенности. Из такой репутации не обязательно следует, что кто-либо, кому предстоит выдача, несет реальный риск подвергнуться ненадлежащему обращению в данной стране; при такой оценке должны учитываться особые обстоятельства каждого дела. Однако если фактически обнаружится риск ненадлежащего обращения, способны ли дипломатические заверения, полученные от страны, в которой широко применяются пытки и жестокое обращение, когда-либо обеспечить достаточную защиту от этого риска? С определенной долей убедительности было выдвинуто мнение о том, что если даже предположить, что такие власти осуществляют эффективный контроль за органами, имеющими право заключать рассматриваемую категорию лиц под стражу (что происходит не всегда), не существует гарантии того, что предоставленные заверения будут соблюдаться на практике. Если эти государства не выполняют своих обязательств в соответствии с ратифицированными ими международными договорами по защите прав человека, как следует из вышесказанного, откуда может быть уверенность в том, что в конкретном случае они последуют заверениям, данным на двусторонней основе?

40. В ответ было высказано мнение о том, что могут быть разработаны механизмы для осуществления контроля за обращением с высланным лицом по возвращении в случае его/ее задержания. В то время как мнение ЕКПП по данному вопросу остается неопределенным, он, однако, должен рассматривать убедительные предложения об эффективном и действенном механизме. Для того, чтобы быть эффективным, такой механизм, несомненно, должен будет включать основные гарантии, в том числе право независимых лиц, имеющих соответствующую квалификацию, посещать в любое время рассматриваемых лиц без предварительного уведомления и лично опрашивать его/ее в любом удобном им месте. Механизм также должен будет предложить средства обеспечения незамедлительного предоставления средства правовой защиты в случае, если выяснится, что предоставленные заверения не были соблюдены“.

Право

I. Приемлемость жалобы

101. Власти Российской Федерации утверждали, что заявители обвинялись в совершении тяжких и особо тяжких преступлений, в том числе терроризма и убийства с отягчающими обстоятельствами, на территории Узбекистана. Они намеревались избежать уголовного преследования за эти преступления, обратившись в Европейский Суд с жалобами. Они утверждали, что до своего отъезда из Узбекистана находились под следствием и подвергались ненадлежащему обращению со стороны властей Узбекистана, не представив в подтверждение этого никаких доказательств. Власти Российской Федерации предложили Европейскому Суду объявить жалобу неприемлемой ввиду злоупотребления заявителями правом подачи жалобы.

102. Европейский Суд рассмотрит ходатайства властей Российской Федерации о признании жалобы неприемлемой с точки зрения статьи 35 Конвенции, которая в части, применимой к данному делу, предусматривает следующее:

“3. Суд объявляет неприемлемой любую индивидуальную жалобу... если сочтет ее... злоупотреблением правом подачи жалоб.

4. Суд отклоняет любую переданную ему жалобу, которую сочтет неприемлемой в соответствии с настоящей статьей. Он может сделать это на любой стадии разбирательства“.

103. Европейский Суд повторяет, что вывод о злоупотреблении может быть сделан в том случае, когда выясняется, что жалоба явно не подтверждена доказательствами или находится за пределами предусмотренных Конвенцией рамок рассмотрения, основывается на ложных фактах с умышленной попыткой ввести Европейский Суд в заблуждение (см. Решение Европейской Комиссии по делу “Д.Ж. против Люксембурга“ (G.J. v. Luxembourg) от 22 октября 1996 г., жалоба N 1156/93). Европейский Суд не усматривает никаких признаков злоупотребления заявителями своим правом. Заявители жаловались на то, что их выдача в Узбекистан подвергнет их риску ненадлежащего обращения, что их содержание под стражей в ожидании выдачи являлось незаконным и что формулировки решений о выдаче нарушили презумпцию невиновности. Они подтвердили свои утверждения вескими задокументированными доказательствами. Власти Российской Федерации не оспаривали их версию изложения фактических обстоятельств дела и не утверждали, что какие-либо из их заявлений были основаны на недостоверных фактах.

104. Следовательно, Европейский Суд не считает их обращение в Суд злоупотреблением право подачи жалобы. На этом основании он отклоняет ходатайство властей Российской Федерации об объявлении жалобы неприемлемой. Далее он отмечает, что жалоба не является неприемлемой по каким-либо иным основаниям. Следовательно, жалоба должна быть объявлена приемлемой.

II. Предполагаемое нарушение статьи 3 Конвенции

105. Ссылаясь на статью 3 Конвенции, заявители жаловались на то, что их выдача властям Узбекистана подвергнет их угрозе применения пыток или смертной казни. Статья 3 Конвенции предусматривает следующее:

“Никто не должен подвергаться ни пыткам, ни бесчеловечному или унижающему достоинство обращению или наказанию“.

A. Доводы сторон

106. Заявители утверждали, что пытались доказать властям Российской Федерации то, что существовал риск ненадлежащего обращения с ними и политического преследования их в Узбекистане. Они представили отчеты органов ООН и международных неправительственных организаций об Узбекистане, подтверждающие, что пытки широко применялись в условиях содержания под стражей и что в отношении лиц, обвиняемых в причастности к событиям в г. Андижане, существовал повышенный риск подвергнуться ненадлежащему обращению. Эти сведения не получили должной оценки властей Российской Федерации. Они отклонили доводы заявителей без представления объяснений, за исключением ссылки на заверения, предоставленные властями Узбекистана. Заявители возразили, что узбекские власти давали такие же заверения при судопроизводстве над четырьмя гражданами Узбекистана из Киргизии и что эти заверения оказались неэффективными (см. выше, § 78 настоящего Постановления). Поскольку власти Узбекистана отказались предоставить представителям международного сообщества доступ к выданным лицам, было невозможно проверить исполнение их заверений. Учитывая административную практику жестокого обращения в Узбекистане, заверения узбекских властей были ненадежными.

107. Заявители также просили Европейский Суд не ограничиваться установлением факта того, что власти Российской Федерации не провели надлежащую оценку риска жестокого обращения до принятия решения о выдаче. Они утверждали, что представили достаточно сведений, чтобы Европейский Суд постановил, что их выдача в Узбекистан будет противоречить статье 3 Конвенции. В качестве дополнительного доказательства повышенного риска ненадлежащего обращения они представили список своих родственников и деловых партнеров, которые были приговорены к длительному тюремному заключению в связи с событиями в г. Андижане. Заявители также утверждали, что власти Узбекистана знали об их ходатайстве о предоставлении убежища в Российской Федерации и их жалобе в Европейский Суд, что в дальнейшем свидетельствовало о возрастании риска применения к ним пыток.

108. Ссылаясь на Постановление Большой Палаты Европейского Суда по делу “Маматкулов и Аскаров против Турции“ (Mamatkulov and Askarov v. Turkey), жалобы N 46827/99 и 46951/99, ECHR 2005-I), власти Российской Федерации утверждали, что имели право осуществления контроля за въездом, проживанием и высылкой иностранцев. Заявители обвинялись в совершении на территории Узбекистана тяжких и особо тяжких преступлений, в том числе в терроризме. Власти Узбекистана направили запрос об их выдаче. В соответствии с положениями Минской конвенции, участниками которой являются как Российская Федерация, так и Узбекистан, власти Российской Федерации были обязаны удовлетворить этот запрос. Они также сослались на решения Международного Суда ООН по делам Локерби (Вопросы толкования и применения Монреальской конвенции 1971 года, возникающие по делу об авиакатастрофе в Локерби (предварительные возражения, Решение Международного Суда ООН по делу “Либиан Араб Джамахирия против Соединенных Штатов Америки“ (Libyan Arab Jamahiriya v. United States of America) и по делу “Либиан Араб Джамахирия против Соединенного Королевства“ (Libyan Arab Jamahiriya v. United Kingdom), I. C. J. Reports 1998, pp. 9 и 115)), подтверждающие право Договаривающихся Государств осуществлять уголовное преследование лиц, участвующих в террористической деятельности, и на Резолюцию Совета Безопасности ООН 1373 (2001), принятую 28 сентября 2001 г. Резолюция призывала все Договаривающиеся Государства принять надлежащие меры, прежде чем предоставлять статус беженцев с целью обеспечения гарантии того, что проситель убежища не спланировал, не являлся пособником или исполнителем террористического акта; а также гарантий того, что статус беженца не использовался исполнителями, организаторами или пособниками в совершении террористических актов.

109. Далее власти Российской Федерации утверждали, что заявители не представили никаких документальных доказательств в подтверждение своих утверждений о том, что в отношении них осуществлялось уголовное преследование на основании их политических убеждений до их отъезда из Узбекистана или о том, что они могли подвергнуться ненадлежащему обращению в случае выдачи властям Узбекистана. Доклады органов ООН и международных неправительственных организаций, представленные заявителями, описывали общую обстановку в Узбекистане без какой-либо ссылки на конкретную ситуацию заявителей. Исключительно тот факт, что родственники и деловые партнеры заявителей были осуждены, не доказывал, что приговоры были несправедливыми или что их права были нарушены. Он также не доказывал и того, что заявители пострадают от нарушения их прав в случае выдачи. Власти Узбекистана дали заверения в том, что они не намерены осуществлять преследование заявителей по политическим мотивам или же по признаку их расы, национального происхождения, религиозных или политических убеждений. Властям Российской Федерации также были представлены заверения в том, что с заявителями в Узбекистане не будут обращаться ненадлежащим образом и назначать смертную казнь. В частности, запрет на смертную казнь был введен с 1 января 2008 г.; Верховный Суд Узбекистана дал указания нижестоящим судам не закладывать в основу своих решений признания, полученные под давлением; была также создана группа наблюдателей для осуществления во взаимодействии с Уполномоченным по правам человека контроля за ситуацией с правами человека в условиях содержания под стражей.

110. Наконец, власти Российской Федерации отметили, что, несмотря на то что Верховным комиссаром ООН по делам беженцев заявителям был обеспечен мандатный статус беженцев, это решение не являлось обязательным для властей Российской Федерации. Власти Российской Федерации тщательно изучили обращения о предоставлении статуса беженцев и установили, что заявители не подвергались риску преследования по политическим мотивам в Узбекистане. Они не соответствовали требованиям подпункта 1 пункта 1 статьи 1 Федерального закона “О беженцах“ и, следовательно, не имели права на получение статуса беженцев.

111. Третья сторона по делу, неправительственные организации “Хьюман Райтс Вотч“ и Центр по консультации по личным правам в Европе, утверждала, что с возрастающей тенденцией власти государств и международные эксперты приходили к согласию в том, что дипломатические заверения являлись неадекватной гарантией против пыток и ненадлежащего обращения. Они сослались на доклады специального докладчика Комиссии ООН по правам человека по вопросам пыток, Верховного комиссара ООН по правам человека, Верховного комиссара ООН по делам беженцев, на отчеты Комитета ООН по правам человека и Европейского комитета по предупреждению пыток (см. выше, § 96 и 100 настоящего Постановления), которые единогласно утверждали, что дипломатические заверения являлись ненадежными и неэффективными. Власти тех государств, которые предлагают дипломатические заверения, имеют длинную историю применения пыток. Власти с неблагоприятной репутацией в связи с применением пыток обычно отрицали факт применения пыток и не инициировали расследования в случае заявлений о применении пыток. Крайне маловероятно, что те власти, которые постоянно нарушали международный запрет на применение пыток, могли соблюсти обещание не применять пытки ни к одному лицу. Учитывая, что запрашивающие выдачу государства уже несли обязательство не подвергать задержанных пыткам или ненадлежащему обращению и большинство из них ратифицировали юридически обязательные договоры, обещая воздержаться от такого злоупотребления, дипломатические заверения, которые не являлись юридически обязательными, не обеспечили никакой дополнительной защиты выданным. Более того, при наличии заверений не существовало механизма, дающего лицу, в отношении которого они даются, право обеспечить их соблюдение или вести учет действий выдающего и принимающего государства. Лицо, подлежащее выдаче, основанной на дипломатических заверениях, не имело правовых средств защиты в случае нарушения заверений.

112. Третья сторона также ссылалась на решение Комитета ООН по правам человека по делу “Алзери против Швеции“ (Alzery v. Sweden) (CCPR/C/88/D/1416/2005, от 10 ноября 2006 г.). Комитет сделал вывод о том, что передача заявителя в Египет нарушила абсолютный запрет на пытки, несмотря на заверения в человечном обращении, предоставленные властями Египта до выдачи им заявителя. Комитет ООН против пыток также сделал вывод о том, что предоставление дипломатических заверений, не предусматривающих механизма принудительного обеспечения их исполнения, не являлось достаточной защитой против очевидного риска ненадлежащего обращения (Решение Комитета ООН против пыток по делу “Аджиза против Швеции“ (Agiza v. Sweden) от 20 мая 2005 г. CAT/C/34//D/233/2003). В обоих случаях с заявителями обращались ненадлежащим образом после их выдачи в Египет, несмотря на заверения в человечном обращении, предоставленные египетскими властями.

113. Далее третья сторона утверждала, что имелись достаточные доказательства в пользу того, что дипломатические заверения не могли защитить людей, в отношении которых существовал риск подвергнуться пыткам, от такого обращения по возвращении путем выдачи или иным образом. “Хьюман Райтс Вотч“ и другие неправительственные организации документально зафиксировали несколько случаев выдачи на основании дипломатических заверений лиц, которые впоследствии подверглись пыткам со стороны должностных лиц запрашивающего выдачу государства. В частности, гражданин Российской Федерации, выданный властями Соединенных Штатов Америки властям Российской Федерации, незаконно содержался под стражей, жестоко избивался, и ему отказывали в медицинской помощи, несмотря на заверения властей Российской Федерации в том, что с ним будут обращаться гуманно в соответствии с законодательством Российской Федерации и ее международными обязательствами. Европейский Суд в деле “Шамаев и другие против Грузии и Российской Федерации“ (Shamayev and Others v. Georgia and Russia) (жалоба N 36378/02, ECHR 2005-III) столкнулся непосредственно с тем, что дипломатические заверения оказались неэффективными. В названном деле Грузия выдала властям Российской Федерации пятерых заявителей, несмотря на указание Европейского Суда о применении временных мер по запрету выдачи этих лиц. Власти Российской Федерации предложили дипломатические заверения, включая гарантии гуманного обращения и беспрепятственный доступ заявителям к надлежащему медицинскому уходу, к помощи адвоката и к Европейскому Суду. Однако, когда в дальнейшем Европейский Суд признал жалобу приемлемой и принял решение выслать для встречи с заявителями миссию с целью установления фактов, власти Российской Федерации отказали в доступе к ним. Адвокаты заявителей также были неспособны получить разрешение на встречу с ними. Этот случай доказал абсолютную неспособность дипломатических гарантий обеспечить тем, кому они предоставлены, какую-либо реальную возможность достойным образом реагировать, когда те, кто предоставил такие заверения, не соблюдает их.

114. Относительно Узбекистана третья сторона утверждала, что он был печально известен систематическим применением пыток. Высшие должностные лица государства потворствовали, если не поощряли, применение пыток; пытки оставались безнаказанными. Лица, выданные властям Узбекистана, обычно содержались под стражей без права переписки и сообщения и подвергались ненадлежащему обращению. В частности, с девятью гражданами Узбекистана, выданными из Казахстана в ноябре 2005 г., узбекские власти обращались ненадлежащим образом. В июне и августе 2005 г. девять граждан Узбекистана были выданы из Киргизии в Узбекистан, еще десять узбекских граждан были выданы из Украины в феврале 2006 г. С тех пор эти люди содержались под стражей без права переписки и общения с родственниками и адвокатом и их местонахождение осталось неизвестным. Ни одному независимо действующему лицу или организации к ним не был предоставлен доступ. Признавая многочисленные достоверные источники, свидетельствующие о постоянном применении пыток в Узбекистане, власти государств Северной Америки, Европы и Центральной Азии признали, что выдача в Узбекистан лиц, которых разыскивали узбекские власти, - по причине их предполагаемой причастности к событиям в г. Андижане в мае 2005 г. или потому, что их считали независимыми мусульманами, - нарушила бы их международные обязательства. Правительства нескольких европейских государств, включая Чехию, Германию, Норвегию, Румынию и Швецию, предоставили гражданам Узбекистана, бегущим от преследования узбекских властей в связи с андижанскими событиями или их религиозными или политическими пристрастиями, полноценный статус беженцев или рекомендованное Верховным комиссаром ООН по делам беженцев убежище.

B. Мнение Европейского Суда

1. Общие принципы

115. Европейский Суд повторяет применимые в данном деле общие принципы, выработанные его практикой и изложенные в Постановлении по делу “Маматкулов и Аскаров против Турции“ (упоминавшемся выше):

“66. Договаривающееся Государство вправе на основании общепризнанных норм международного права и договорных обязательств, включая Конвенцию, контролировать въезд, проживание и высылку иностранцев. Конвенция и Протоколы к ней не предусматривают право на предоставление политического убежища (см. Постановление Европейского Суда по делу “Вильвараджа и другие против Соединенного Королевства“ (Vilvarajah and Others v. United Kingdom) от 30 октября 1991 г., Series A, N 215, p. 34, § 102).

67. Европейским Судом в качестве прецедента давно установлено, что выдача Договаривающимся Государством может затрагивать вопросы по статье 3 Конвенции и, следовательно, повлечь ответственность такого государства в соответствии с Конвенцией, когда есть веские основания полагать, что данное лицо может, в случае его выдачи, столкнуться с реальной опасностью подвергнуться запрещенному статьей 3 Конвенцией обращению в принимающем государстве. Установление такой ответственности в обязательном порядке включает оценку условий в запрашивающем государстве с точки зрения стандартов статьи 3 Конвенции. Тем не менее вопросы вынесения судебного решения в отношении ответственности принимающего государства, а также установления такой ответственности на основании международного права в целом, Конвенции или иным образом, не рассматриваются. Любая ответственность, которую “озлагает или может возлагать Конвенция, распространяется на государство-участника, осуществляющее выдачу, в связи с его действиями, прямым следствием которых является риск для лица подвергнуться запрещенному жестокому обращению (см. Постановление Европейского Суда по делу “Соринг против Соединенного Королевства“ (Soering v. United Kingdom) от 7 июля 1989 г., Series A, N 161, p. 35, § 89 - 91).

68. Едва ли можно было считать соответствующим “общему наследию политических традиций, идеалов, свободы и положений закона“, на которые ссылается преамбула Конвенции, если бы Договаривающиеся Государства производили выдачу лица другому государству, заранее зная о том, что существуют веские основания полагать, что данное лицо будет подвергаться пыткам или бесчеловечному и унижающему человеческое достоинство обращению и наказанию (см. упоминавшееся выше Постановление Европейского Суда по делу “Соринг против Соединенного Королевства“, p. 35, § 88).

69. При определении наличия веских оснований, дающих основание предполагать существование действительного риска жестокого обращения, запрещенного статьей 3 Конвенции, Европейский Суд оценивает данный вопрос в свете и на основании всех представленных ему доказательств и фактов по делу либо, при необходимости, на основании данных, полученных по собственной инициативе. Так как характер ответственности Договаривающегося Государства в соответствии со статьей 3 Конвенции в делах подобного рода заключается в том, что государство подвергает лицо риску ненадлежащего обращения, наличие самого риска должно в первую очередь оцениваться с учетом тех фактов, которые были известны или должны были быть известны Договаривающейся Стороне в момент осуществления выдачи; тем не менее Европейскому Суду не воспрещается принимать во внимание информацию, появившуюся после выдачи. Это может иметь значение при подтверждении или опровержении оценки обоснованности или необоснованности опасений заявителя, представленной Договаривающимся Государством (см. Постановление Европейского Суда по делу “Крус Варас и другие против Швеции“ (Cruz Varas and Others v. Sweden) от 20 марта 1991 г., Series A, N 201, pp. 29 - 30, § 75 - 76; а также упоминавшееся выше Постановление Европейского Суда по делу “Вильвараджа и другие против Соединенного Королевства“, p. 36, § 107).

Тем не менее если заявитель не был выдан или депортирован во время рассмотрения дела Европейским Судом, то таким моментом будет считаться период судебного разбирательства (см. Постановление Европейского Суда по делу “Чахал против Соединенного Королевства“ (Chahal v. United Kingdom) от 15 ноября 1996 г., Reports 1996-V, p. 1856, § 85 - 86).

Подобная ситуация может возникнуть, когда выдача или депортация была отложена в результате указаний Европейского Суда о применении обеспечительных мер на основании правила 39 Регламента Европейского Суда. В большинстве случаев такое указание значит, что Европейский Суд не обладает совокупностью всех необходимых доказательств для установления существования незаконного в соответствии со статьей 3 Конвенции обращения в стране, в пользу которой осуществляется выдача.

70. Более того, достаточно даже незначительной степени жестокости при таком обращении, чтобы оно попадало под действие статьи 3 Конвенции. Оценка такого минимального уровня, исходя из природы вещей, является относительной; его определение зависит от всех обстоятельств дела, таких, как характер и сопровождающие такое обращение или наказание обстоятельства, способ и метод исполнения, продолжительность, а также физические и психологические последствия (см. упоминавшееся выше Постановление Европейского Суда по делу “Вильвараджа и другие против Соединенного Королевства“, p. 36, § 107).

Заявления о наличии жестокого обращения должны надлежащим образом основываться на доказательствах (см., mutatis mutandis, Постановление Европейского Суда по делу “Клаас против Германии“ (Klaas v. Germany) от 22 сентября 1993 г., Series A, N 269, pp. 17 - 18, § 30)“.

2. Применение в настоящем деле

116. Европейский Суд отмечает, что большинство заявителей являются уроженцами г. Андижана (Узбекистан). Они приехали в Российскую Федерацию в различное время в период с 2000 до начала 2005 года. Они бежали в связи с их уголовным преследованием на основании их религиозных убеждений и успешной предпринимательской деятельности. Некоторые из них ранее подвергались жестокому обращению со стороны представителей власти Узбекистана, некоторые видели, как их родственников или деловых партнеров арестовывали и обвиняли в участии в незаконных экстремистских формированиях. Двое заявителей приехали в Российскую Федерацию по делам: один из г. Коканда (Узбекистан), другой из Турции.

117. После волнений в г. Андижане в мае 2005 г. заявители были арестованы в Российской Федерации по запросу узбекских властей, которые подозревали их в финансировании повстанцев. Несмотря на то, что заявители отрицали всякое свое участие в андижанских событиях и расследование, проведенное властями Российской Федерации, по-видимому, подтвердило их утверждения (см. выше, § 32 настоящего Постановления), в отношении них была инициирована процедура выдачи. Заявители утверждали, что их выдача в Узбекистан подвергнет их опасности ненадлежащего обращения и смертной казни. Они также подали ходатайства о предоставлении убежища, повторив свои опасения относительно пыток и преследования по политическим мотивам. Они подкрепили свои утверждения докладами, подготовленными органами ООН и международными неправительственными организациями, описывающими ненадлежащее обращение с лицами, содержащимися под стражей в Узбекистане. Власти Российской Федерации отклонили их ходатайства о предоставлении статуса беженцев и приняли решение об их выдаче в Узбекистан.

118. В соответствии со своей прецедентной практикой, приведенной выше, Европейский Суд должен установить, существует ли действительный риск ненадлежащего обращения в случае выдачи заявителей в Узбекистан. Поскольку они до сих пор не были выданы ввиду указаний Европейского Суда о принятии обеспечительной меры в соответствии с правилом 39 Регламента Европейского Суда, надлежащей датой оценки такого риска является день рассмотрения Европейским Судом дела. Из материалов дела следует, что, несмотря на то что историческая позиция представляет интерес, поскольку она может прояснить текущую ситуацию и ее вероятное развитие, именно настоящие условия являются решающими (см. Постановление Европейского Суда по делу “Чахал против Соединенного Королевства“ (Chahal v. United Kingdom) от 15 ноября 1996 г., Reports of Judgments and Decisions 1996-V, § 86).

119. Что касается первого довода заявителей о том, что их выдача подвергнет их риску смертной казни, поскольку они обвинялись в совершении преступлений, за совершение которых может быть применена смертная казнь, Европейский Суд отмечает, что они обвинялись в терроризме и убийстве с отягчающими обстоятельствами. В то время, когда в отношении заявителей принимались решения о выдаче, эти преступления квалифицировались как влекущие за собой смертную казнь в соответствии с Уголовным кодексом Узбекистана. Следовательно, заявители подвергались риску быть казненными. Тем не менее смертная казнь была отменена в Узбекистане с 1 января 2008 г. (см. выше, § 26 настоящего Постановления). Европейский Суд считает, что риск применения к заявителям смертной казни был исключен, поэтому в этом отношении отсутствовало нарушение статьи 3 Конвенции.

120. Далее Европейский Суд рассмотрит второй довод заявителей о том, что они подвергнутся ненадлежащему обращению в Узбекистане. Он принимает во внимание отчет властей Российской Федерации о недавних улучшениях в области защиты прав человека в Узбекистане (см. выше, § 109 настоящего Постановления), что, по мнению властей, опровергает риск ненадлежащего обращения. Европейский Суд тем не менее повторяет, что в случае, когда заявитель или третья сторона по смыслу статьи 36 Конвенции представляет разумные доводы, подвергающие сомнению точность сведений, на которые полагалось государство-ответчик, Европейский Суд должен быть убежден в том, что оценка, данная властями Договаривающегося Государства, является адекватной и достаточно подкрепленной материалами, полученными как Ф.И.О. так и материалами из других надежных и объективных источников, таких, как, например, другие Договаривающиеся или недоговаривающиеся государства, органы ООН и уважаемые неправительственные организации. В рамках задачи по надзору в соответствии со статьей 19 Конвенции слишком узкий подход применялся бы в соответствии со статьей 3 Конвенции по делам, касающимся иностранцев, подлежащих высылке или выдаче, если бы Европейский Суд, как международный суд по правам человека, учитывал лишь материалы, представляемые властями рассматриваемого Договаривающегося Государства без сравнения их с материалами из других надежных и объективных источников (см. Постановление Европейского Суда по делу “Сала Шех против Нидерландов“ (Salah Shekh v. Netherlands), жалоба N 1948/04, § 136, ECHR 2007-... (извлечения); и Постановление Большой Палаты Европейского Суда по делу “Саади против Италии“ (Saadi v. Italy) от 28 февраля 2008 г., жалоба N 37201/06, § 131).

121. Свидетельства из ряда объективных источников доказывают, что в Узбекистане все еще существуют проблемы в связи с ненадлежащим обращением с заключенными. В частности, в 2002 году специальный докладчик Комиссии ООН по правам человека по вопросу пыток описал практику пыток к лицам, содержащимся под стражей в милиции, как “систематическую“ и “неразборчивую“. Его преемник в этой должности заявил в 2006 году, что продолжал получать серьезные заявления о применении узбекскими представителями правоохранительных органов пыток (см. выше, § 74 и 98 настоящего Постановления). В конце 2006 г. Генеральный Секретарь ООН также обратил внимание на продолжающиеся проблемы широко распространенного жестокого обращения с заключенными и выразил сожаление, что для отправления правосудия над виновными лицами были приняты неадекватные меры (см. выше, § 78 настоящего Постановления). Более того, не было представлено никаких определенных свидетельств значительных улучшений в системе защиты против пыток в Узбекистане за последние годы. Несмотря на то, что власти Узбекистана приняли определенные меры, направленные на борьбу с пытками (см. выше доводы властей Узбекистана в § 109 настоящего Постановления), нет доказательств, что эти меры привели к какому-либо положительному результату. Таким образом, Европейский Суд убежден, что ненадлежащее обращение с заключенными является широко распространенной и устойчивой практикой в Узбекистане.

122. Эти выводы описывают общее положение в Узбекистане. Что касается ситуации заявителей, Европейский Суд отмечает, что им были предъявлены обвинения в связи с андижанскими событиями. “Международная Амнистия“ считала таких лиц подверженными повышенному риску ненадлежащего обращения (см. § 76 и 77 настоящего Постановления). Верховный комиссар ООН по правам человека и специальный докладчик ООН по вопросу пыток настоятельно просили власти государств воздержаться от передачи лиц, обвиняемых в причастности к андижанским волнениям, в Узбекистан, где они столкнутся с риском подвергнуться пыткам (см. выше, § 75 и 98 настоящего Постановления).

123. Третья сторона утверждала, и ее доводы были подтверждены отчетами Генерального Секретаря ООН и “Международной Амнистии“, что большинство людей, принудительно возвращенных в Узбекистан после событий в мае 2005 г. в г. Андижане, содержались под стражей без права переписки и общения с родственниками и адвокатом (см. выше, § 78, 79 и 114 настоящего Постановления). Учитывая, что в отношении заявителей были изданы постановления о задержании, вероятнее всего они будут сразу заключены под стражу после их выдачи и ни родственникам, ни независимым наблюдателям не будет предоставлен к ним доступ, что повысит риск ненадлежащего обращения.

124. Европейский Суд также отмечает, что после их ареста в Российской Федерации заявители получали угрозы от узбекских должностных лиц, что их будут пытать после их выдачи в Узбекистан для получения от них признаний (см. выше, § 27 настоящего Постановления).

125. Наконец, Европейский Суд считает значительным тот факт, что Управление Верховного комиссара ООН по делам беженцев обеспечило заявителям статус беженцев после определения того, что каждый из них обоснованно опасался преследования и ненадлежащего обращения в случае выдачи в Узбекистан. Российские суды также установили, что с учетом документально подтвержденных фактов широкого распространения пыток в Узбекистане выдача заявителей привела бы их риску подвергнуться пыткам (см. выше, § 65 настоящего Постановления). С учетом изложенного Европейский Суд убежден, что заявители могли бы реально пострадать от ненадлежащего обращения в случае возвращения в Узбекистан.

126. Европейский Суд не убежден доводом властей Российской Федерации о том, что в соответствии с нормами международного права они несли обязательство сотрудничать в борьбе с терроризмом и выдавать заявителей, которые обвинялись в террористической деятельности, независимо от угрозы ненадлежащего обращения в принимающем государстве. Европейскому Суду нет необходимости рассматривать непроверенные утверждения властей Российской Федерации о террористической деятельности заявителей, поскольку они не касаются рассмотрения дела в части соблюдения требований статьи 3 Конвенции. Европейскому Суду хорошо известны огромные трудности, с которыми в настоящее время сталкиваются государства-участники при защите своего общества от террористической жестокости. Однако даже в этих условиях Конвенция накладывает абсолютный запрет на пытки или бесчеловечное или унижающее достоинство обращение или наказание, независимо от поведения потерпевшего. Запрет ненадлежащего обращения, предусмотренный статьей 3 Конвенции, является равным образом абсолютным по делам о выдворении или выдаче. Таким образом, как только возникают существенные основания полагать, что лицо столкнется с реальным риском подвергнуться ненадлежащему обращению в нарушение статьи 3 Конвенции в случае передачи в другое государство, обязанность Договаривающегося Государства защищать его или ее от такого обращения подразумевается в случае выдворения или выдачи. При этих обстоятельствах деятельность обсуждаемого лица, даже нежелательная или опасная, не может быть предметом рассмотрения (см., mutatis mutandis <*>, упоминавшиеся выше Постановления Европейского Суда по делу “Чахал против Соединенного Королевства“, § 79 - 81; и по делу “Саади против Италии“, § 138 - 141).

--------------------------------

<*> Mutatis mutandis (лат.) - с соответствующими изменениями (прим. переводчика).

127. Наконец, Европейский Суд рассмотрит доводы властей Российской Федерации о том, что заверения в гуманном обращении, поступившие от узбекских властей, обеспечили заявителям адекватную гарантию безопасности. В своем Постановлении по делу “Чахал против Соединенного Королевства“ Европейский Суд предостерег от зависимости от дипломатических заверений Договаривающегося Государства в неприменении пыток, на территории которого применение пыток является характерным или непрекращающимся явлением (см. выше Постановление Европейского Суда по делу “Чахал против Соединенного Королевства“, § 105). В недавнем деле “Саади против Италии“ Европейский Суд также сделал вывод о том, что дипломатические заверения не были сами по себе достаточными для обеспечения адекватной защиты против риска ненадлежащего обращения в случаях, когда надежные источники сообщали о практике, применяемой или допускаемой властями, которая явно противоречила принципам Конвенции (см. упомянутое выше Постановление Европейского Суда по делу “Саади против Италии“, § 147 и 148). Учитывая, что практика пыток в Узбекистане описывается уважаемыми международными экспертами как систематическая (см. выше, § 121 настоящего Постановления), Европейский Суд не убежден в том, что заверения узбекских властей представляют собой надежную гарантию защиты от риска ненадлежащего обращения.

128. Соответственно, принудительное возвращение заявителей в Узбекистан стало бы нарушением статьи 3 Конвенции, поскольку они столкнулись бы с серьезной опасностью подвергнуться пыткам или бесчеловечному или унижающему достоинство обращению.

III. Предполагаемое нарушение статьи 5 Конвенции

A. Соблюдение пункта 1 статьи 5 Конвенции

129. В соответствии с подпунктом “f“ пункта 1 статьи 5 Конвенции заявители жаловались на незаконное содержание их под стражей. В частности, они утверждали, что положения законодательства Российской Федерации, устанавливающие предельные сроки содержания под стражей, не были соблюдены. Соответствующие части пункта 1 статьи 5 предусматривают следующее:

“1. Каждый имеет право на свободу и личную неприкосновенность. Никто не может быть лишен свободы иначе как в следующих случаях и в порядке, установленном законом:

...

(f) законное задержание или заключение под стражу лица... против которого предпринимаются меры по его... выдаче“.

1. Доводы сторон

130. Заявители утверждали, что статья 109 Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации устанавливает, что предельный срок содержания под стражей составляет два месяца. Поскольку никакого продления содержания заявителей под стражей после истечения двухмесячного предельного срока не оформлялось постановлением, последующее содержание заявителей под стражей являлось незаконным. В связи с этим заявители ссылались на доводы властей Российской Федерации, которые подтверждали, что содержание под стражей в ожидании выдачи должно было быть продлено в соответствии с процедурой, установленной российским законодательством для продления срока содержания под стражей в период предварительного расследования, и что эта процедура в деле заявителей не была соблюдена (см. ниже, § 133 настоящего Постановления).

131. Далее заявители отметили, что суды Российской Федерации отрицали применимость статьи 109 Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации к содержанию под стражей для обеспечения возможной выдачи и сделали вывод о том, что законодательство Российской Федерации не устанавливало предельного срока для такого содержания под стражей и не предусматривало порядка его продления. Заявители возразили, что отсутствие такого порядка привело к тому, что их содержание под стражей являлось произвольным и незаконным.

132. Наконец, заявители утверждали, что их содержание под стражей было продлено без необходимости, поскольку власти Российской Федерации откладывали рассмотрение их заявлений о предоставлении статуса беженцев.

133. Власти Российской Федерации настаивали на том, что заявители содержались под стражей в ожидании выдачи в Узбекистан в соответствии с решением суда, принятым на основании статьи 466 Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации. Следовательно, их содержание под стражей являлось законным. Далее власти Российской Федерации отметили, что 4 апреля 2006 г. Конституционный Суд Российской Федерации вынес определение, в котором он отметил, что общие положения главы 13 Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации должны применяться ко всем стадиям и формам уголовного судопроизводства, включая производство по делам о выдаче (см. выше, § 85 настоящего Постановления). Верховный Суд Российской Федерации в этой связи отметил, что первоначальное заключение под стражу, так же как и продление сроков содержания под стражей, должно оформляться решением суда по ходатайству прокурора. Тем не менее в деле заявителей прокурор не подавал никакого ходатайства о продлении срока содержания под стражей.

134. Власти Российской Федерации настаивали на том, что статья 109 Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации, которая предусматривала предельный срок содержания под стражей в период предварительного расследования, не применялась к лицам, содержащимся под стражей с целью обеспечения возможной выдачи. Отсутствовала какая-либо иная норма, устанавливающая предельные сроки содержания под стражей в ожидании выдачи. В деле заявителей мера пресечения в виде заключения под стражу применялась к периоду, требуемому для принятия решения о выдаче. Сами заявители способствовали продлению срока своего содержания под стражей, подавая ходатайства о предоставлении им статуса беженцев и впоследствии оспаривая отказы в суды Российской Федерации. В течение всего этого времени заявители пользовались статусом беженцев и их выдача запрещалась нормами российского законодательства.

2. Мнение Европейского Суда

135. Общей для сторон позицией является то, что заявители содержались под стражей с целью обеспечения их возможной выдачи из Российской Федерации в Узбекистан. Таким образом, подпункт “f“ пункта 1 статьи 5 Конвенции применим в данном деле. Данное положение не требует, чтобы содержание под стражей лица, в отношении которого применяется мера с целью выдачи, разумно считалось необходимым, например, для предотвращения повторного совершения им преступления или сокрытия от правосудия. В связи с этим подпункт “f“ пункта 1 статьи 5 Конвенции предусматривает иную степень правовой защиты по сравнению с предусмотренной подпунктом “c“ пункта 1 статьи 5 Конвенции: подпункт “f“ требует только того, чтобы “предпринимались меры по высылке или выдаче“. Следовательно, для целей подпункта “f“ пункта 1 статьи 5 Конвенции является несущественным вопрос о том, может ли лежащее в основе решение о выдаче быть оправдано в соответствии с внутригосударственным или конвенционным правом (см. Постановление Европейского Суда по делу “Чонка против Бельгии“ (Conka v. Belgium), жалоба N 51564/99, § 38, ECHR 2002-I; и упоминавшееся выше Постановление Европейского Суда по делу “Чахал против Соединенного Королевства“ от 15 ноября 1996 г., Reports of Judgments and Decisions 1996-V, § 112).

136. Европейский Суд тем не менее напоминает, что его обязанностью является рассмотрение вопроса о том, являлось ли содержание заявителей под стражей “законным“ по смыслу подпункта “f“ пункта 1 статьи 5 Конвенции с учетом гарантий, предусмотренных законодательством государства. В том случае, когда рассматривается вопрос “законности“ содержания под стражей, включая вопрос о том, была ли соблюдена “процедура, предусмотренная законодательством“, Конвенция в сущности ссылается на внутреннее законодательство и устанавливает обязанность соблюдения материальных и процессуальных норм национального законодательства, но дополнительно требует, чтобы любое лишение свободы согласовалось с целями статьи 5 Конвенции, которая призвана защитить лицо от произвола (см. Постановление Европейского Суда по делу “Амуюр против Франции“ (Amuur v. France) от 25 июня 1996 г., Reports 1996-III, § 50).

137. Таким образом, Европейский Суд должен убедиться в том, что законодательство государства соответствует Конвенции, в том числе общим принципам, выраженным в ней или подразумеваемые ею. В отношении последнего Европейский Суд подчеркивает, что когда дело касается лишения свободы, особенно важным является соблюдение принципа правовой определенности. Предусматривая, что любое лишение свободы должно осуществляться в соответствии с “процедурой, предусмотренной законодательством“, пункт 1 статьи 5 Конвенции не просто ссылается на законодательство государства; как и выражения “в соответствии с законодательством“ и “предусмотрено законодательством“ во вторых абзацах статей 8 и 11 Конвенции, он также касается “качества законодательства“, требуя от него соответствия принципу господства права, концепции, присущей всем статьям Конвенции. “Качество законодательства“ в этом смысле предполагает, что когда внутреннее право допускает лишение свободы, соответствующие положения должны быть достаточно доступными, точными и предсказуемыми в своем применении во избежание риска произвола (см. Постановления Европейского Суда по делу “Худоеров против Российской Федерации“ (Khudoyorov v. Russia), жалоба N 6847/02, § 125, ECHR 2005-... (извлечения) <*>; по делу “Джечиус против Литвы“ (Jecius v. Lithuania), жалоба N 34578/97, § 56, ECHR 2000-IX; по делу “Барановский против Польши“ (Baranowski v. Poland), жалоба N 28358/95, § 50 - 52, ECHR 2000-III; и по упоминавшемуся делу “Амуюр против Франции“).

--------------------------------

<*> Опубликовано в “Бюллетене Европейского Суда по правам человека“ N 7/2006.

138. Европейский Суд уже установил, что нормы российского законодательства, регулирующие содержание под стражей лиц в ожидании выдачи, не являлись ни точными, ни предсказуемыми в своем применении и не соответствовали стандарту “качества законодательства“, установленному Конвенцией. Он отметил с обеспокоенностью непоследовательные и взаимоисключающие позиции органов государственной власти по вопросу норм, применимых к заключенным, ожидающим выдачи, в частности, по вопросу о том, распространялись ли положения статьи 109 Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации (см. выше, § 85 настоящего Постановления), устанавливающей порядок и сроки рассмотрения решений о применении меры пресечения в виде заключения под стражу, на лиц, содержащихся под стражей в ожидании выдачи (см. Постановление Европейского Суда по делу “Насруллоев против Российской Федерации“ (Nasrulloyev v. Russia) от 11 октября 2007 г., жалоба N 656/06, § 72 и последующие <*>).

--------------------------------

<*> Опубликовано в специальном выпуске “Российская хроника Европейского Суда“ N 3/2008.

139. Непоследовательность норм внутригосударственного законодательства является также очевидной в настоящем деле. Так, Верховный Суд Российской Федерации счел, что первоначальное судебное решение о заключении заявителей под стражу не предоставляет достаточных правовых оснований для всего периода их содержания под стражей. Срок содержания под стражей должен был продлеваться судом по ходатайству прокурора, то есть в соответствии с процедурой и предельными сроками, установленными статьей 109 Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации. Верховный Суд Российской Федерации признал, что в деле заявителей обязательная процедура не была соблюдена (см. выше, § 133 настоящего Постановления). Когда заявители ходатайствовали о своем освобождении, утверждая, что допустимый срок их содержания под стражей истек и не было вынесено постановления о его продлении в соответствии с процедурой, установленной статьей 109 Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации, национальные суды постановили, что статья 109 Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации неприменима к их ситуации и что внутреннее законодательство не предусматривало предельного срока содержания под стражей в ожидании выдачи или какой-либо процедуры его продления (см. выше, § 44 и 45 настоящего Постановления). Тем не менее 2 и 5 марта 2007 г. те же суды вынесли постановления об освобождении заявителей из-под стражи со ссылкой на статью 109 Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации в связи с истечением предельного срока содержания под стражей (см. выше, § 49 настоящего Постановления).

140. В данном деле Европейский Суд приходит к тому же заключению, что и по делу “Насруллоев против Российской Федерации“ (loc.cit), о том, что нормы российского законодательства, регулирующие заключение в ожидании выдачи, не являлись ни точными, ни предсказуемыми в своем применении и не соответствовали критериям “качества законодательства“. Он делает вывод, что в отсутствие четких правовых норм, устанавливающих порядок заключения под стражу в ожидании выдачи и продление его срока, а также предельный срок такого содержания под стражей, лишение свободы, которому подверглись заявители, не обеспечивалось адекватными правовыми гарантиями против произвола. Национальная правовая система оказалась неспособной защитить заявителей от произвольного заключения под стражу, и их содержание под стражей не может рассматриваться как “законное“ по смыслу статьи 5 Конвенции. В данных обстоятельствах Европейскому Суду нет необходимости отдельно рассматривать вопрос о том, было ли производство в связи с выдачей проведено с должной степенью усердия.

141. Следовательно, имело место нарушение пункта 1 статьи 5 Конвенции.

B. Соблюдение пункта 4 статьи 5 Конвенции

142. В соответствии с пунктом 4 статьи 5 и статьей 13 Конвенции заявители жаловались на то, что они были лишены возможности добиться эффективного рассмотрения судом правомерности их содержания под стражей. Учитывая, что пункт 4 статьи 5 Конвенции представляет собой специальную норму по сравнению с более общими требованиями статьи 13 Конвенции (см. Решение Европейского Суда по делу “Димитров против Болгарии“ (Dimitrov v. Bulgaria) от 9 мая 2006 г., жалоба N 55861/00), Европейский Суд рассмотрит их жалобу в свете положений пункта 4 статьи 5, которые предусматривают следующее:

“Каждый, кто лишен свободы в результате ареста или заключения под стражу, имеет право на безотлагательное рассмотрение судом правомерности его заключения под стражу и на освобождение, если его заключение под стражу признано судом незаконным“.

1. Доводы сторон

143. Заявители утверждали, что их попытки добиться рассмотрения судом правомерности их содержания под стражей оказались безуспешными. Начальник учреждения, где заявители содержались под стражей, был обязан освободить их по истечении санкционированного срока содержания под стражей. Тем не менее он отказался сделать это. Адвокат заявителей подала несколько ходатайств о пересмотре решения об отказе. Ходатайства были отклонены, поскольку они не могли быть рассмотрены в порядке уголовного судопроизводства. Заявителям было рекомендовано обратиться с ходатайством об освобождении в порядке гражданского судопроизводства. Они последовали этой рекомендации, но суды по гражданским делам также отказали им в рассмотрении ходатайств. Таким образом, у заявителей не оказалось возможности добиться рассмотрения судом правомерности их содержания под стражей ни в порядке уголовного, ни в порядке гражданского судопроизводства.

144. Власти Российской Федерации утверждали, что заявители обжаловали постановление о заключении под стражу. Они также подали ходатайства об освобождении в соответствии со статьей 109 Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации. Их ходатайства были рассмотрены судами двух инстанций. Следовательно, в их распоряжении имелась возможность добиться рассмотрения судом правомерности содержания их под стражей.

2. Мнение Европейского Суда

145. Европейский Суд повторяет, что целью пункта 4 статьи 5 Конвенции является гарантия лицам, арестованным или заключенным под стражу, права на рассмотрение судом правомерности меры, примененной к ним (см., mutatis mitandis, Постановление Европейского Суда по делу “Де Вилде, Оомс и Версип против Бельгии“ (De Wilde, Ooms and Versyp v. Belgium) от 18 июня 1971 г., Series A, N 12, § 76). Средство правовой защиты, использование которого в случаях, когда это необходимо, способно привести к его или ее освобождению, должно быть доступным лицу, содержащемуся под стражей, для того, чтобы оно могло безотлагательно добиться рассмотрения судом правомерности своего содержания под стражей. Существование средства правовой защиты, требуемого в соответствии с пунктом 4 статьи 5 Конвенции, должно быть достаточно определенным не только теоретически, но и практически; в противном случае оно не будет отвечать требованиям доступности и эффективности, необходимым для целей данного положения (см., mutatis mutandis, Постановления Европейского Суда по делу “Стоичков против Болгарии“ (Stoichkov v. Bulgaria) от 24 марта 2005 г., жалоба N 9808/02, § 66 in fine) и по делу “Вачев против Болгарии“ (Vachev v. Bulgaria), жалоба N 42987/98, § 71, ECHR 2004-VIII (извлечения)). Доступность средства правовой защиты, в частности, предполагает, что условия, добровольно созданные властями, должны быть таковыми, чтобы предоставить заявителю реальную возможность использования средства правовой защиты (см. упомянутое выше Постановление Европейского Суда по делу “Чонка против Бельгии“, § 46 и 55).

146. Европейский Суд не убежден доводами властей Российской Федерации о том, что заявители добились рассмотрения судом правомерности их содержания под стражей, обжаловав первоначальное постановление о заключении под стражу. Жалоба заявителей на нарушение пункта 4 статьи 5 Конвенции направлена не против первоначального решения о заключении их под стражу, а, скорее, против неспособности добиться рассмотрения судом правомерности их содержания под стражей по истечении определенного срока. Учитывая, что заявители провели под стражей“более 20 месяцев, за этот период могли возникнуть новые аспекты, влияющие на законность содержания их под стражей. В частности, заявители обратились в суды для того, чтобы указать, что их содержание под стражей перестало быть законным по истечении срока, установленного статьей 109 Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации. В силу пункта 4 статьи 5 Конвенции они имели право на обращение в “суд“, в компетенцию которого входит “безотлагательное“ рассмотрение вопроса о том, стало ли лишение их свободы “незаконным“ в свете новых обстоятельств, возникших после принятия решения о первоначальном заключении их под стражу (см., mutatis mutandis, Постановление Европейского Суда по делу “Викс против Соединенного Королевства“ (Weeks v. United Kingdom) от 2 марта 1987 г., Series A, N 114, § 55 - 59).

147. Европейский Суд с обеспокоенностью отмечает противоречивые решения судов Российской Федерации по вопросу подсудности дел заключенных под стражей в ожидании выдачи. Так, 24 августа 2004 г. Ивановский областной суд постановил, что ходатайства заявителей об освобождении не могли быть рассмотрены в порядке уголовного судопроизводства, и указал на необходимость рассмотрения их в порядке гражданского судопроизводства. Однако 12 и 19 марта 2007 г. тот же суд оставил без изменения абсолютно противоположное решение от 22 января 2007 г., указав, что ходатайства об освобождении подлежали рассмотрению в порядке уголовного, а не гражданского судопроизводства (см. выше, § 43 и 47 настоящего Постановления). Европейский Суд приходит к выводу, что заявители попали в порочный круг перекладывания ответственности, когда ни один национальный суд, ни гражданский, ни уголовный, не был способен рассмотреть вопрос о предполагаемой незаконности их содержания под стражей.

148. Далее Европейский Суд приступит к подробному рассмотрению вопроса о том, могли ли заявители добиться рассмотрения судом правомерности их заключения под стражу в порядке гражданского или уголовного судопроизводства.

149. Что касается возможности инициировать гражданское судопроизводство, Европейский Суд отмечает, что заявители обжаловали правомерность содержания их под стражей в соответствии с пунктом 1 статьи 254 и статьей 255 Гражданского процессуального кодекса Российской Федерации (см. выше, § 89 настоящего Постановления). Однако их жалобы были отклонены национальными судами, которые пришли к выводу о том, что вопрос содержания заявителей под стражей подпадал под сферу уголовно-процессуального, а не гражданско-процессуального законодательства Российской Федерации (см. выше, § 39 и 47 настоящего Постановления).

150. Что касается возможности добиться рассмотрения судом правомерности содержания под стражей на соответствие уголовно-процессуальному законодательству Российской Федерации, Европейский Суд отмечает, что статья 125 Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации, в принципе, предусматривает пересмотр судом в порядке обжалования предполагаемых нарушений прав и свобод, которые предположительно включают и конституционное право на свободу. Это положение наделяло правовым статусом на подачу такой жалобы исключительно “стороны уголовного судопроизводства“. Власти Российской Федерации последовательно отказывали в признании заявителей сторонами уголовного судопроизводства на том основании, что на территории Российской Федерации против них не возбуждалось уголовного дела (см. выше, § 42, 44 и 46 настоящего Постановления). Эта позиция явно исключала наличие у заявителей возможности добиться рассмотрения судом правомерности содержания их под стражей.

151. Наконец, Европейский Суд рассмотрит довод властей Российской Федерации о том, что заявители имели возможность добиться рассмотрения судом правомерности их содержания под стражей в соответствии со статьей 109 Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации. Он уже сделал вывод о том, что указанная статья не предоставляла лицу, содержащемуся под стражей, право обжаловать в судебном порядке правомерность его содержания под стражей (см. упоминавшееся выше Постановление Европейского Суда по делу “Насруллоев против Российской Федерации“, § 88). Европейский Суд отмечает, что статья 109 Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации устанавливает определенный срок, в течение которого прокурор должен ходатайствовать перед судом о продлении меры пресечения в виде содержания под стражей. При рассмотрении ходатайства о продлении срока суд должен решить, является ли продление действия меры пресечения законным и обоснованным и, если это не так, освободить лицо из-под стражи. Действительно, заключенный имеет право принимать участие в этом производстве, высказывать свои доводы в суде и ходатайствовать о своем освобождении. Однако ничто в формулировке статьи 108 или 109 Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации не указывает на то, что это производство может быть инициировано лицом, содержащимся под стражей; обязательным условием возбуждения такого производства является ходатайство прокурора о продлении срока содержания под стражей. В деле заявителей прокурором не было подано никакого ходатайства о продлении срока содержания под стражей. При этих обстоятельствах Европейский Суд не может сделать вывод о том, что статья 109 Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации обеспечивала право заявителей инициировать производство для рассмотрения судом правомерности их содержания под стражей.

152. Европейский Суд приходит к выводу, что все попытки заявителей добиться рассмотрения их ходатайств об освобождении в порядке гражданского или уголовного судопроизводства оказались безуспешными. Следовательно, в период содержания заявителей под стражей они были лишены возможности обратиться к какой-либо из процедур судебного рассмотрения правомерности содержания под стражей.

Таким образом, имело место нарушение пункта 4 статьи 5 Конвенции.

IV. Предполагаемое нарушение пункта 1 статьи 6 Конвенции

153. Ссылаясь на пункт 1 статьи 6 Конвенции, заявители жаловались, что по возвращении в Узбекистан они могли быть несправедливо осуждены. Соответствующие положения пункта 1 статьи 6 Конвенции в части, применимой к данном делу, предусматривают:

“Каждый... при предъявлении ему любого уголовного обвинения имеет право на справедливое... разбирательство дела... судом“.

154. Заявители не представили никаких замечаний по пункту 1 статьи 6 Конвенции.

155. Власти Российской Федерации утверждали, что власти Узбекистана гарантировали, что в отношении заявителей не будет осуществляться уголовное преследование и назначаться наказание за какие-либо преступления, совершенные до выдачи и не указанные в запросе о выдаче, и что с ними не будут обращаться ненадлежащим образом с целью получения признания или приговаривать к смертной казни. Власти Российской Федерации также получили заверения в том, что будут соблюдены права заявителей на защиту и им будет обеспечена помощь адвоката.

156. Европейский Суд напоминает, что вопрос о соблюдении положений статьи 6 Конвенции в связи с решением о выдаче может возникнуть исключительно тогда, когда беженец пострадал или находится в опасности грубого нарушения права на справедливое судебное разбирательство в запрашивающем государстве (см. Постановление Европейского Суда по делу “Соринг против Соединенного Королевства“ (Soering v. United Kingdom) от 7 июля 1989 г., Series A, N 161, § 113). Тем не менее, учитывая вывод Европейского Суда о том, что выдача заявителей в Узбекистан привела бы к нарушению статьи 3 Конвенции (см. выше, § 128 настоящего Постановления), нет необходимости отдельно рассматривать вопрос о том, нарушила ли бы их выдача также пункт 1 статьи 6 Конвенции (см. для сравнения упоминавшееся выше Постановление Европейского Суда по делу “Саади против Италии“, § 160).

V. Предполагаемое нарушение пункта 2 статьи 6 Конвенции

157. В соответствии с пунктом 2 статьи 6 Конвенции заявители жаловались, что формулировки, использованные в решении о выдаче, нарушали их право на презумпцию невиновности. Пункт 2 статьи 6 предусматривает следующее:

“Каждый обвиняемый в совершении уголовного преступления считается невиновным до тех пор, пока его виновность не будет установлена законным порядком“.

A. Доводы сторон

158. Заявители утверждали, что в решениях о выдаче заявителей Первый заместитель Генерального прокурора Российской Федерации недвусмысленно указывал на то, что заявители “совершили“ определенные преступления. Решения о выдаче были направлены в Генеральную прокуратуру Узбекистана и приобщены к материалам уголовных дел в отношении заявителей. Утверждения прокурора могли повлиять на решение узбекских судов и послужить доказательством вины заявителей. Таким образом, их право на презумпцию невиновности было нарушено.

159. Власти Российской Федерации утверждали, что часть шестая статьи 463 Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации запрещает судам рассматривать вопрос вины или невиновности (см. выше, § 88 настоящего Постановления). Суды лишь оценивают законность решений о выдаче без рассмотрения вопроса виновности заявителей в совершении вменяемых преступлений.

B. Мнение Европейского Суда

160. Европейский Суд напоминает, что положения пункта 2 статьи 6 Конвенции по сути направлены на предотвращение воспрепятствования справедливому уголовному судопроизводству предвзятыми утверждениями, высказанными в связи с данным производством. В случаях когда такое производство не осуществляется или не осуществлялось, утверждения об уголовно наказуемом деянии или ином предосудительном поведении лица имеют значение, скорее, для вопросов защиты от клеветы и эффективного доступа к суду в целях определения гражданских прав и возникающих потенциальных спорных вопросов о нарушении статей 8 и 6 Конвенции (см. Решение Европейского Суда по делу “Золлманн против Соединенного Королевства“ (Zollmann v. United Kingdom) от 20 ноября 2003 г., жалоба N 62902/00).

161. Презумпция невиновности, гарантированная пунктом 2 статьи 6 Конвенции, является одним из элементов справедливого судебного разбирательства по уголовному делу, предусмотренного пунктом 1 указанной статьи Конвенции (см. Постановление Европейского Суда по делу “Аллене де Рибемон против Франции“ (Allenet de Ribemont v. France) от 10 февраля 1995 г., Series A, N 308, § 35). Она запрещает преждевременное выражение судом мнения о виновности лица, “обвиняемого в совершении преступления“, до тех пор, пока его виновность не будет доказана в установленном законом порядке (см. Постановление Европейского Суда по делу “Минелли против Швейцарии“ (Minelli v. Switzerland) от 25 марта 1983 г., Series A, N 62, где выездная судебная сессия в результате рассмотрения уголовного дела пришла к выводу о том, что расследование по делу превысило допустимый срок, но, несмотря на это, продолжила рассмотрение вопроса о том, был бы заявитель в случае продолжения разбирательства признан виновным, с целью возложения обязанности по возмещению судебных издержек). Презумпция также распространяется на заявления других должностных лиц относительно неоконченных предварительных расследований, которые способствуют тому, что общественность считает подозреваемого виновным и предваряет оценку фактов компетентными органами судебной власти (см. упоминавшееся выше Постановление Европейского Суда по делу “Аллене де Рибемон против Франции“, § 41, в котором министр и начальник полиции в своих интервью прессе назвали заявителя, арестованного в тот день, без каких-либо оговорок соучастником убийства; см. также Постановления Европейского Суда по делу “Дактарас против Литвы“ (Daktaras v. Lithuania), жалоба N 42095/98, § 41 - 43, ECHR 2000-X; и по делу “Буткевичус против Литвы“ (Butkevicius v. Lithuania), жалоба N 48297/99, § 49, ECHR 2002-II (извлечения)).

162. В первую очередь Европейский Суд рассмотрит вопрос о том, могут ли заявители в обстоятельствах настоящего дела рассматриваться как “обвиняемые в совершении преступления“ по смыслу пункта 2 статьи 6 Конвенции после принятия в отношении них решений о выдаче. Суд отмечает, что заявители не обвинялись в совершении какого-либо преступления на территории Российской Федерации. Производство против них в связи с выдачей не касалось определения уголовного обвинения по смыслу статьи 6 Конвенции (см. Постановление Большой Палаты Европейского Суда по делу “Мауйя против Франции“ (Maaouia v. France), жалоба N 39652/98, § 40, ECHR 2000-X). Соответственно, к тому времени, когда были вынесены решения о выдаче, в Российской Федерации в отношении заявителей не было возбуждено уголовное дело, в связи с которым утверждения прокурора могли бы рассматриваться как предваряющие его исход.

163. В деле “Золлманн против Соединенного Королевства“ (упоминавшемся выше) Европейский Суд не ограничился выводом о том, что в пределах Соединенного Королевства в отношении заявителя не проводилось расследования, а рассмотрел вопрос о том, были ли заявления должностных лиц связаны с каким-либо уголовным расследованием, возбужденным против заявителя за рубежом. По настоящему делу Европейский Суд также должен выяснить, существовала ли какая-либо тесная связь в законодательстве, судебной практике или фактических обстоятельствах между опровергаемыми утверждениями, сделанными в рамках производства о выдаче, и производством по уголовному делу, осуществляемым в отношении заявителей в Узбекистане, которая могла быть сочтена достаточной для рассмотрения заявителей в качестве “обвиняемых в совершении преступления“ по смыслу пункта 2 статьи 6 Конвенции (см. для сравнения упоминавшееся выше дело “Золлманн против Соединенного Королевства“).

164. Европейский Суд отмечает, что постановление о выдаче заявителей было вынесено с целью их последующего уголовного преследования. Следовательно, производство о выдаче было прямым следствием и сопутствующим обстоятельством уголовного расследования, ведущегося в отношении заявителей в Узбекистане. Таким образом, Европейский Суд считает, что существовала тесная связь между производством по уголовному делу в Узбекистане и производством в связи с выдачей, оправдывающая распространение пределов действия пункта 2 статьи 6 Конвенция на последнюю. Более того, формулировка решений о выдаче ясно демонстрирует, что прокурор рассматривал заявителей как “обвиняемых в совершении уголовных преступлений“, что само по себе достаточно для применения пункта 2 статьи 6 Конвенции. Европейский Суд также отмечает, что в деле “П. и Р.Х. и Л.Л. против Австрии“ (Решение Европейской комиссии от 5 декабря 1989 г., жалоба N 15776/89, Decisions and Reports (DR) 64, p. 269) Комиссия сочла заявителей, ожидающих выдачи из Австрии в Соединенные Штаты Америки, “обвиняемыми в совершении преступления“ по смыслу пункта 2 статьи 6 Конвенции. Таким образом, Европейский Суд приходит к выводу о том, что пункт 2 статьи 6 Конвенции применим в настоящем деле.

165. Далее Европейский Суд рассмотрит вопрос о том, составляет ли формулировка, использованная в решении Первого заместителя Генерального прокурора Российской Федерации о выдаче заявителей, по существу определение их вины в нарушение пункта 2 статьи 6 Конвенции.

166. Европейский Суд повторяет, что презумпция невиновности нарушается, если судебное решение или заявление должностного лица в отношении лица, обвиняемого в совершении преступления, отражает мнение в пользу его виновности до признания его виновным в установленном законом порядке. Этого достаточно даже в отсутствие каких-либо формальных выводов для наличия оснований предполагать, что суд или должностное лицо считает обвиняемого виновным. Основное различие должно проводиться между заявлением о том, что кто-либо только обвиняется в совершении преступления, и однозначным заявлением о том, что лицо совершило рассматриваемое преступление в отсутствие окончательного признания его виновным. Европейский Суд подчеркивает важность выбора формулировок должностными лицами в их заявлениях до отправления в отношении лица правосудия и признания его виновным в совершении конкретного преступления (см. Постановление Европейского Суда по делу “Бемер против Германии“ (Bohmer v. Germany) от 3 октября 2002 г., жалоба N 37568/97, § 54 и 56); Постановление Европейского Суда по делу “Нештьяк против Словакии“ (Nestak v. Slovakia) от 27 февраля 2007 г., жалоба N 65559/01, § 88 и 89).

167. Решение о выдаче заявителей само по себе не нарушает презумпции невиновности (см., mutatis mutandis, Решение Европейской комиссии по делу “Х. против Австрии“ (X. v. Austria) от 18 декабря 1963 г., жалоба N 1918/63, Yearbook, 6, p. 492). Тем не менее жалоба заявителей по существу касается не выдачи как таковой, а формулировки, содержащейся в решении о выдаче. Европейский Суд считает, что в связи с решением о выдаче может возникнуть вопрос о нарушении пункта 2 статьи 6 Конвенции, если его мотивировочная часть, которая не может рассматриваться отдельно от резолютивной части, по существу составляет определение вопроса виновности лица (см., mutatis mutandis, Постановление Европейского Суда по делу “Лутц против Германии“ (Lutz v. Germany) от 25 августа 1987 г., Series A, N 123, § 60; и упоминавшееся выше Постановление Европейского Суда по делу “Минелли против Швейцарии“, § 34).

168. Решением о выдаче устанавливалось, что заявители должны быть выданы, поскольку они “совершили“ террористические акты и другие уголовно наказуемые деяния на территории Узбекистана (см. выше, § 68 и 69 настоящего Постановления). Решение не ограничивалось описанием “позиции подозрения“ заявителей, оно без какой-либо оговорки и вне всякого сомнения устанавливало, что они участвовали в совершении преступлений, даже без упоминания о том, что заявители отрицали свою причастность к этому. Европейский Суд считает, что формулировка решений о выдаче составляет утверждение о виновности заявителей, которое могло способствовать тому, что общественность сочла бы их виновными, и предварять оценку фактов по делу компетентным судебным органом власти в Узбекистане.

169. Что касается довода властей Российской Федерации о том, что национальные суды не произвели оценку вопроса виновности заявителей, поскольку нормы национального законодательства устанавливают на это запрет, Европейский Суд отмечает, что заявители жаловались на утверждения прокурора, содержащиеся в решениях о выдаче, а не на судебные решения или иные заявления суда. Ивановский областной суд сделал вывод о том, что решения о выдаче содержали лишь обвинения, предъявленные заявителям, и не указывали никаких выводов относительно их вины (см. выше, § 72 настоящего Постановления). Тем не менее данное толкование противоречило однозначной формулировке решений о выдаче, заключавшейся в том, что заявители “совершили“ вменяемые им в вину преступления. Оставляя без изменения решения о выдаче с той же формулировкой, суды не устранили недостатки, допущенные в них (см. для сравнения упоминавшееся выше Постановление Европейского Суда по делу “Минелли против Швейцарии“, § 40, Постановления Европейского Суда по делу “Хаммерн против Норвегии“ (Hammern v. Norway) от 11 февраля 2003 г., жалоба N 30287/96, § 48; и по делу “У. против Норвегии“ (Y. v. Norway), жалоба N 56568/00, § 45, ECHR 2003-II (извлечения)).

170. Следовательно, имело место нарушение пункта 2 статьи 6 Конвенции.

VI. Применение статьи 41 Конвенции

171. Статья 41 Конвенции предусматривает следующее:

“Если Суд объявляет, что имело место нарушение Конвенции или Протоколов к ней, а внутреннее право Высокой Договаривающейся Стороны допускает возможность лишь частичного устранения последствий этого нарушения, Суд, в случае необходимости, присуждает справедливую компенсацию потерпевшей стороне“.

A. Ущерб

172. Каждый заявитель требовал 15 000 евро в качестве компенсации морального вреда.

173. Власти Российской Федерации утверждали, что заявителям не должна присуждаться компенсация морального вреда, поскольку их права не были нарушены. В любом случае сам факт признания нарушения будет являться достаточной справедливой компенсацией.

174. Европейский Суд считает, что исключительно установление факта нарушения не составит достаточную компенсацию и, следовательно, что такая компенсация должна быть присуждена. Основываясь на принципе справедливости, Европейский Суд присуждает 15 000 евро каждому заявителю в качестве компенсации морального вреда, а также сумму любых налогов, подлежащих начислению.

B. Судебные расходы и издержки

175. На основании договоров об оказании услуг адвоката и табеля учета отработанных адвокатом часов заявители требовали следующие суммы в возмещение расходов на представительство их интересов И. Соколовой в национальных судах и в Европейском Суде за период до 1 мая 2007 г.:

У. Алимов - 1 051 евро;

И. Исмоилов - 1 200 евро;

К. Казимхуджаев - 765 евро;

М. Рустамходжаев - 671 евро;

О. Махмудов - 887 евро;

И. Усманов - 810 евро;

А. Мухамадсобиров - 810 евро;

И. Мухаметсобиров - 741 евро;

С. Улужоджаев - 876 евро;

Ш. Сабиров - 798 евро;

Р. Наимов - 727 евро;

Х. Хамзаев - 873 евро;

М. Таштемиров - 883 евро.

176. В дополнение к этому заявители требовали 494 евро каждый в качестве возмещения расходов за представительство их И. Соколовой, услуги которой от их имени оплачивала неправительственная организация “Правозащитный центр “Мемориал“. Заявители утверждали, что после 1 мая 2007 г. услуги по представлению их интересов оплачивались средствами, полученными от Европейского Суда в порядке правовой помощи. У. Алимов также требовал 195 евро в возмещение почтовых расходов.

177. Власти Российской Федерации утверждали, что заявители не представили никаких доказательств фактического осуществления выплат. Регламент организации “Правозащитный центр “Мемориал“ не предусматривал оказания финансовых услуг гражданам. Следовательно, их помощь заявителям являлась добровольной и не подлежала возмещению.

178. В соответствии с прецедентным правом Европейского Суда заявитель имеет право на возмещение судебных расходов и издержек только в случае, если было доказано, что они были понесены в действительности, были необходимыми и разумными по размеру. Европейский Суд признал, что ставки адвоката и количество заявленных часов работы не являлись чрезмерными. Тот факт, что часть сумм вознаграждения за оказание юридических услуг выплачивалась от имени заявителей “Правозащитным центром “Мемориал“, не является существенным для целей статьи 41 Конвенции. Расходы по оплате юридических услуг могут рассматриваться как понесенные заявителями в том смысле, что они, как клиенты, обязались оплатить услуги своего адвоката на договорной основе (см. для сравнения Постановление Европейского Суда по делу “Даджн против Соединенного Королевства“ (Dudgeon v. United Kingdom) (статья 50) от 24 февраля 1983 г., Series A, N 59, § 21). Далее Европейский Суд отмечает, что заявители представили чеки, подтверждающие расходы по оплате почтовых услуг. Принимая во внимание сведения, имеющиеся в его распоряжении, Европейский Суд считает разумным присудить заявителям следующие суммы в возмещение расходов по оплате представительства их интересов И. Соколовой, а также сумму любых налогов, подлежащих начислению:

У. Алимову - 1 545 евро;

И. Исмоилову - 1 694 евро;

К. Казимхуджаеву - 1 259 евро;

М. Рустамходжаеву - 1 165 евро;

О. Махмудову - 1 381 евро;

И. Усманову - 1 304 евро;

А. Мухамадсобирову - 1 304 евро;

И. Мухаметсобирову - 1 235 евро;

С. Улужоджаеву - 1 370 евро;

Ш. Сабирову - 1 292 евро;

Р. Наимову - 1 221 евро;

Х. Хамзаеву - 1 367 евро;

М. Таштемирову - 177 евро.

179. Европейский Суд также присуждает У. Алимову 195 евро в качестве возмещения расходов по оплате почтовых услуг, а также сумму любых налогов, подлежащих начислению.

C. Процентная ставка при просрочке платежей

180. Европейский Суд счел, что процентная ставка при просрочке платежей должна быть установлена в размере предельной кредитной ставки Европейского центрального банка плюс три процента.

На основании изложенного Европейский Суд:

1) объявил единогласно остальную часть жалобы приемлемой;

2) постановил шестью голосами против одного, что в случае исполнения в отношении заявителей решений о выдаче будет иметь место нарушение статьи 3 Конвенции;

3) постановил единогласно, что имело место нарушение пункта 1 статьи 5 Конвенции;

4) постановил единогласно, что имело место нарушение пункта 4 статьи 5 Конвенции;

5) постановил единогласно, что нет необходимости отдельно рассматривать жалобу в части нарушения пункта 1 статьи 6 Конвенции;

6) постановил шестью голосами против одного, что имело место нарушение пункта 2 статьи 6 Конвенции;

7) постановил шестью голосами против одного:

(a) что власти государства-ответчика обязаны выплатить заявителям в течение трех месяцев со дня вступления настоящего Постановления в силу в соответствии с пунктом 2 статьи 44 Конвенции следующие суммы, подлежащие пересчету в рубли Российской Федерации по курсу, который будет установлен на день выплаты:

(i) 15 000 евро (пятнадцать тысяч евро) каждому заявителю в качестве компенсации морального вреда;

(ii) следующие суммы в качестве возмещения расходов по оплате услуг представительства их интересов:

У. Алимову - 1 545 евро (одну тысячу пятьсот сорок пять);

И. Исмоилову - 1 694 евро (одну тысячу шестьсот девяносто четыре);

К. Казимхуджаеву - 1 259 евро (одну тысячу двести пятьдесят девять);

М. Рустамходжаеву - 1 165 евро (одну тысячу сто шестьдесят пять евро);

О. Махмудову - 1 381 евро (одну тысячу триста восемьдесят один евро);

И. Усманову - 1 304 евро (одну тысячу триста четыре евро);

А. Мухамадсобирову - 1 304 евро (одну тысячу триста четыре евро);

И. Мухаметсобирову - 1 235 евро (одну тысячу двести тридцать пять евро);

С. Улужоджаеву - 1 370 евро (одну тысячу триста семьдесят евро);

Ш. Сабирову - 1 292 евро (одну тысячу двести девяносто два евро);

Р. Наимову - 1 221 евро (одну тысячу двести двадцать один евро);

Х. Хамзаеву - 1 367 евро (одну тысячу триста шестьдесят семь евро);

М. Таштемирову - 1 377 евро (одну тысячу триста семьдесят семь евро).

(iii) 195 евро (сто девяносто пять евро) У. Алимову в возмещение расходов по оплате почтовых услуг;

(iv) сумму любых налогов, подлежащих начислению на указанные суммы;

(b) что с даты истечения указанного трехмесячного срока и до момента выплаты на эти суммы должны начисляться простые проценты, размер которых определяется предельной кредитной ставкой Европейского центрального банка, действующей в период неуплаты, плюс три процента.

Совершено на английском языке, и уведомление о Постановлении направлено в письменной форме 24 апреля 2008 г. в соответствии с пунктами 2 и 3 правила 77 Регламента Европейского Суда.

Председатель Палаты Суда

Х.РОЗАКИС

Секретарь Секции Суда

С.НИЛЬСЕН

В соответствии с пунктом 2 статьи 45 Конвенции и пунктом 2 правила 74 Регламента Европейского Суда в приложении к настоящему Постановлению приводится частично несовпадающее мнение судьи А. Ковлера.

К.Л.Р.

С.Н.



Частично несовпадающее мнение судьи А. Ковлера

Я разделяю мнение Палаты относительно приемлемости остальной части жалобы ввиду серьезности утверждений заявителей. Я также согласен с ее выводами, касающимися нарушения пунктов 1 и 4 статьи 5 Конвенции, поскольку доводы Палаты соответствуют подходу, установленному в деле “Насруллоев против Российской Федерации“ (Постановление Европейского Суда от 11 октября 2007 г., жалоба N 656/06), в котором Европейский Суд сделал вывод о том, что правовые нормы о содержании под стражей в ожидании выдачи не отвечали критериям “качества законодательства“ в нарушение пункта 1 статьи 5 Конвенции и не предусматривали рассмотрения судом правомерности такого содержания в нарушение пункта 4 статьи 5 Конвенции.

Мое несогласие касается некоторых других выводов.

1. По моему мнению, вывод о возможном нарушении статьи 3 Конвенции “в случае исполнения решений о выдаче в отношении заявителей“ является радикальным толкованием недавнего решения по делу “Саади против Италии“ (Постановление Большой Палаты Европейского Суда от 28 февраля 2008 г., жалоба N 37201/06) и в особенности следующего заключения: “Весомость заверений запрашивающего государства в каждом случае зависит от обстоятельств, имевших место в соответствующий период времени“ (см. упомянутое выше Постановление Европейского Суда по делу “Саади против Италии“, § 148). Следует упомянуть, что в решении Большой Палаты по делу “Маматкулов и Аскаров против Турции“, касающемся выдачи в ту же страну - Узбекистан, Европейский Суд сделал следующий вывод с учетом заверения, полученного от властей Узбекистана до даты выдачи: “В свете представленных Европейскому Суду материалов он не представляет возможным сделать вывод о наличии на указанный момент времени веских оснований полагать, что заявители понесут реальный риск подвергнуться запрещенному статьей 3 Конвенции обращению“ (см. Постановление Большой Палаты Европейского Суда по делу “Маматкулов и Аскаров против Турции“ (Mamatkulov and Askarov v. Turkey), жалобы N 46827/99 и 46951/99, § 77, ECHR 2005-I).

Палата обосновала данное отклонение от принципа, установленного в деле “Маматкулов и Аскаров против Турции“, оценив настоящее положение заявителей в свете изменения ситуации в запрашивающем государстве, как это предусмотрено нашим прецедентным правом (см. Постановление Европейского Суда по делу “Чахал против Соединенного Королевства“ (Chahal v. Unnited Kingdom) от 15 ноября 1996 г., Reports of Judgments and Decisions 1996-V, § 86). Я мог бы согласиться с этим подходом, если бы был убежден в том, что выдача заявителей была неизбежной или даже состоялась. Но проведенный Палатой анализ фактов этого исключительно щекотливого и находящегося в непрестанном развитии дела прекращается освобождением заявителей 5 марта 2007 г. (а именно более чем за один год до вынесения Постановления) (см. § 50 настоящего Постановления) и с вынесением Ивановским областным судом постановления от 27 марта 2007 г., оставляющего без изменения решение об их освобождении (см. § 51 настоящего Постановления). Согласно сообщениям российских средств массовой информации заявители покинули территорию Российской Федерации и направились в “третьи страны“; однако стороны не подтверждали и не отрицали эти сведения, а Европейский Суд не побеспокоился о получении информации, касающейся настоящего положения заявителей (правила 39 и 41 Регламента Европейского Суда предусматривают такую возможность). Как подчеркнул мой коллега, судья Цупанчич, в своем совпадающем особом мнении по делу “Саади против Италии“, говоря о “критерии Чахала“, “лицо не может доказать будущее событие с какой-либо степенью вероятности, поскольку доказательственное право лежит в логической, а не в предсказательной сфере. Поэтому это преуменьшение - говорить, что применение “критерия Чахала“ носит характер “определенной степени предположительности“ (см. упомянутое выше Постановление Европейского Суда по делу “Саади против Италии“, совпадающее особое мнение судьи Цупанчича). Соответственно, я предпочел определенную позицию с выводом об отсутствии нарушения, а не последовал “методу предвидения“ или применению критерия с “определенной степенью предположительности“ именно из-за отсутствия определенных сведений, касающихся настоящего положения заявителей.

2. Второй момент, с которым я не согласен, касается предполагаемого нарушения пункта 2 статьи 6 Конвенции в результате нарушения принципа презумпции невиновности в связи с формулировкой решения прокурора о выдаче. Я согласен с позицией Ивановского областного суда о том, что решения о выдаче лишь описывали обвинения, предъявленные заявителям в том виде, в котором они были представлены узбекскими властями, и не содержали никаких выводов относительно их вины.

Я хотел бы напомнить, что в своем решении по делу “Золлманн против Соединенного Королевства“ Европейский Суд постановил: “пункт 2 статьи 6 Конвенции в части, относящейся к делу, нацелен на предотвращение установления препятствий при осуществлении справедливого уголовного разбирательства, чинимых пристрастными заявлениями в связи с этим производством. В случаях когда подобного производства не проводится и не велось, заявления, приписывающие лицу уголовно наказуемое или иное достойное порицания поведение, имеют значение скорее для вопросов защиты от клеветы и адекватного дос“упа к суду в целях определения гражданских прав и возникающих вероятных спорных вопросов, возникающих в соответствии со статьями 8 и 6 Конвенции“ (см. Решение Европейского Суда по делу “Золлманн против Соединенного Королевства“ (Zollmann v. United Kingdom) от 27 ноября 2003 г., жалоба N 62902/00).

В настоящем деле заявители не обвинялись в совершении какого-либо преступления на территории Российской Федерации, в отношении них не проводилось и не предвиделось проведение расследования на территории Российской Федерации, на исход которого могли повлиять заявления Первого заместителя Генерального прокурора Российской Федерации. Более того, я не могу считать, что согласно законодательству, судебной практике или фактическим обстоятельствам была установлена какая-либо тесная связь между заявлениями российского прокурора и уголовным судопроизводством, осуществляемым против заявителей в Узбекистане. Я не видел необходимости строить предположения относительно того, как заявления прокурора (несмотря на их строго ограниченную профессиональную формулировку) могли ненадлежащим образом повлиять на решение органов судебной власти или другого компетентного государственного независимого органа о вине или невиновности заявителей.

3. Поскольку я голосовал исключительно за нарушения пунктов 1 и 4 статьи 5 Конвенции, логично, что суммы компенсации морального вреда могли быть уменьшены. Что касается расходов по оплате услуг по представительству интересов, напоминаю, что по другим схожим и не менее сложным делам Европейский Суд присуждал адвокатам намного более скромные суммы (1 400 евро в деле “Насруллоев против Российской Федерации“ и 790 евро в деле “Гарабаев против Российской Федерации“): простое арифметическое умножение на число заявителей, по моему мнению, является несправедливым.